Мария Сараджишвили. Биологическому закону вопреки.

– Вот еще одна гримаса судьбы. Ребенка нет, а молока хоть отбавляй, – сказала Хатуна и заплакала.

Так, давясь слезами, заново начала бинтовать грудь. Что она только ни делала, чтобы избавиться от этой напасти: и бинтовалась, и лекарство пила, а молока меньше не становилось. Уже почти 6 месяцев прошло, как в роддоме умер ее мальчик.

Вроде услышала его крик, а потом, как в себя пришла, узнала, что ее мальчик умер. Перед ней, как сквозь туман, виднелось скорбное лицо палатного врача:

– Очень сожалею. Примите мои соболезнования. Не переживайте так. У вас еще будут дети.

Нашлись и еще соболезнующие.

– Сейчас время тяжелое. У твоего мужа работы нет. Может, оно и к лучшему.

Времена и правда были не из лучших. Казалось, что серо-черные 1990-е никогда не кончатся.

На другой день ее выписали из роддома. Выходили они с мужем из тех дверей, как чужие. Старались не встречаться взглядами. Обоим было паршиво. Муж Хвича тоже ждал наследника. И вот, на тебе, заранее выбранное имя для сына так и не пригодилось.

Тело сына им не выдали. Сослались на местные правила: «Инструкция у нас такая».

Вернулись домой. Зажили по-старому, надеясь, что время всё сгладит.

А оно не сглаживало. Даже наоборот, растравляло душевную рану на физическом уровне. Молоко распирало грудь. Не сцедишь вовремя – тут же температура.

Зазвонил телефон. Хатуна, морщась, взяла трубку. На другом конце послышался незнакомый старческий голос.

– Не вешайте трубку… Вы меня не помните… Скорее всего…

Хатуна уже хотела бросить трубку, но собеседница, чувствуя, что разговор может быть в любой момент прерван, заторопилась:

– Ваш ребенок жив. И я знаю, где он.

Хатуна подумала, что ослышалась.

– Только дайте мне слово, что вы не будете мстить или расследовать это дело. Сама боюсь… У меня тоже есть дети. А там целая мафия.

Хатуна молчала, слушала.

– Я скоро умру и не хочу уходить с этим на тот свет. Вы мне обещаете, что не будете разбираться?

– Обещаю, – выдавила Хатуна с бьющимся сердцем. Надежда найти сына, которого она уже давно похоронила, затмевала все возможные обиды.

– Ваш сын находится в Доме малютки. У нашей заведующей был заказ на мальчика. Поэтому она разыграла, что ребенок умер. Но когда новые родители узнали, что у ребенка повреждена ножка, то отказались его забирать. А вам уже не могли сообщить, что ребенок воскрес. Вот и оправили его в Дом малютки. Простите меня…. Если сможете…

Хатуна бросила трубку и как сумасшедшая бросилась одеваться, чтобы выехать по указанному адресу.

Всю дорогу молилась, хоть бы ей дали усыновить собственного сына. И как хорошо, что у малыша такой четкий опознавательный знак – поврежденная ножка.

Хатуна доехала до Дома малютки и зашла прямиком к заведующему. Застать врасплох – это всегда работает, и чем явление эпатажнее, тем эффективнее ожидаемый результат.

Хатуна буквально смела взрывной волной сидевшую в предбаннике секретаршу и ногой открыла дверь.

– Аба, где вы прячете моего ребенка?! Я всё знаю. У него повреждена ножка. Родился 12 сентября.

Сидящий в кожаном кресле представительный мужчина так и отпрянул от нее куда-то вбок, краем глаза отслеживая лежащие на столе тяжелые предметы. Кто его знает, чего ждать от этой невменяемой. А ну как запустит вот этой массивной пепельницей ему в лоб. За свою многолетнюю бытность в этом вот сроднившимся с ним кресле он много кого перевидал. Мозг в экстремальной ситуации тут же выдал ему удобоваримый вариант ответа:

– Вай, калбатоно, вы успокойтесь! Присядьте сюда! – привстал и указал галантно на стул. – Мы как раз вас разыскивали. Давайте я вам воды налью. А я, понимаете, вот только что второй запрос в милицию послал.

Он тоже знал из опыта: с нервно больными надо говорить спокойно, во всем с ними соглашаться и по возможности тянуть время.

– Где мой ребенок?!

– Сейчас выйду и лично распоряжусь.

Через 10 минут Хатуна держала на руках своего сына. С первого взгляда было ясно, что это именно ее малыш. Ребенок и мать были поразительно похожи – как половинки разрезанного яблока.

Документы оформили без лишней волокиты. Директор лично проконтролировал весь бумажный процесс сдачи-приемки. Хотелось поскорее избавиться от крикливой посетительницы с ее же чадом, которое успело обкакаться, из-за чего кабинет наполнился неаппетитными миазмами. Иногда желудочные газы просто на глазах ускоряют темп печатной машинки и канцелярские тонкости.

– Печатай быстрее! – рыкнул хозяин кабинета на секретаршу. – Не видишь, дышать нечем.

Секретарша застучала по клавишам в удвоенном темпе.

Хатуна понесла обмывать сына в санузел и, покончив с туалетом, тут же дала ему грудь. Ребенок жадно впивался голыми деснами в новый для него предмет….

…Так Хатуна и выкормила сына тем самым, удивительно сохранившимся молоком.

С тех пор прошло лет 30. Сын Хатуны женат и сам стал отцом. Хатуна уже потом узнала, что стала одной из жертв в схеме родильного бизнеса. Новорожденные девочки стоили 4000 долларов, мальчики шли по 5000. Врачи подбирали подходящие кандидатуры из поступавших рожениц и говорили несчастным матерям, что их младенец умер. Трупик не выдавали. «В соответствии с инструкцией».

В Фейсбуке есть группа, где до сих пор ищут своих пропавших при родах детей. Хатуна, читая очередной такой пост, вспоминает ту неизвестную няню, которая решила покаяться перед смертью. Если бы не она, где бы оказался ее сын, неизвестно. Жаль, что её имя так и не успела спросить. Потому и говорит:

– Помяни ее, Господи, во Царствии Твоем. Прости ей грехи за моего сына. Сколько буду жить, столько помнить. Дай и мне возможность вовремя покаяться. Может, у кого-то от этого жизнь также изменится к лучшему.

https://pravoslavie.ru/140525.html