Валька Беляев, десятилетний цыганенок, отличался от своих братьев и сестер. Был он бледен, худ, сутуловат, но в фигуре его и в поведении было что-то такое, чего не было в цыганских – да и что там в цыганских, но и в коренных деревенских детях. Все в облике его было не цыганское. И волосы прямые и гладкие, не черные, а темно-русые, всегда аккуратно причесанные, с легким вихорком на макушке. Лишь Валькины глаза, большие, с густыми длинными ресницами, смоляные и бездонные, выдавали в нем цыгана. Они казались омутами, вместившими в себя столько мудрости и житейского опыта, что непонятно было, почему они достались ребенку, а не столетнему старцу.

Валька был настоящим аристократом. Даже в старенькой, но всегда чистой и отутюженной одежде выглядел он элегантно и немножко старомодно. Был вежлив и приветлив, в отличие от своего шумного, чумазого и вечно орущего семейства, сразу же посеявшего легкую панику среди тихо и мирно живущего деревенского населения древней, но не дряхлой деревни Злодеево, в которой и поселилась цыганская семья по разрешению председателя сельского совета. Никто не знал, откуда прибыли цыгане, да и не спрашивали, рассудив, что со временем сами расскажут.

Пытливый Валькин ум сразу же отметил странное и не очень звучное название деревни, но соседка Елена Прохоровна быстро развеяла сомнения ребенка:

– Леса тут были, сынок, непроходимые в давние времена. А какой хороший человек в дремучем лесу поселится? Вот и тут какой-то злодей беглый прижился, обустроился, семью завел, детей целую ораву нарожал, вон как у вас, – жил, состарился да умер, а название к деревне и прилепилось. Привыкли все к нему. А те, кто от него народился, другие деревни вокруг основали, с хорошими названиями. Леново – лентяй, видно, какой-то построил, Лысково – лысый, Борок – уж и не знаю кто.

Тут Елена Прохоровна замешкалась, а потом резво рванула в свой огород, узрев на грядке с огурцами шустрого маленького Жорку, младшего Валькиного брата, попутно приговаривая:

– И почему вы, окаянные, не поселились в другой деревне с хорошим названием?

Валька же, вполне удовлетворенный историческими познаниями соседки, направился к одиноко сидевшему на лавочке дяде Леше-агроному, с намерением расспросить его об опытном хозяйстве, которым тот руководил и о котором всегда с удовольствием рассказывал любознательному цыганенку.

В школу Валька пришел вместе с младшим братом и старшей сестрой. Учительница Александра Ивановна, проверив знания новых учеников, определила Вальку в третий класс, а маленького Жору и 14-летнюю Любу – в первый. Известие о том, что цыганка Люба, ростом чуть поменьше учительницы, будет учиться в первом классе, вызвало у малышей дикий восторг – школа была начальная, и таких больших учеников в ней никогда не было. Любу тут же окрестили дылдой и стали над ней потешаться, но невозмутимая и умеющая обращаться с кучей младших братьев и сестер девушка быстро и уверенно навела порядок в расшалившихся школьных рядах, а потом, на радость учителям, порядок этот и поддерживала, училась, правда, неохотно и трудно.

Валька же, не в пример сестре и брату, знания просто поглощал, любил отвечать на уроках, неторопливо и размеренно читал стихи и решал на доске задачи и примеры. В перемены сидел в классе и читал книжки, взятые в скудной школьной библиотеке, часто и после уроков оставался в классе почитать, пока Александра Ивановна проверяла классные и домашние работы и готовилась к завтрашним занятиям. И учительнице, и ученику дома готовиться было сложно: все свободное время поглощали домашние дела.

Валька не любил шумные игры, предпочитал им чтение книг или беседы со взрослыми. И со сверстниками он особо не дружил, приятельствовал с первоклассником Лёней, и то, наверное, потому, что у Лёни была необыкновенная бабушка, добрейшая, умная и знающая то, чего в школе не знали, а может, и знали, но никогда не рассказывали.

Бабушка Мария Ивановна была совсем старенькая, маленькая и худенькая. Годы согнули ее спину, и ходила бабушка, наклонившись вперед, но удивительно, что она помнила все события своей жизни и рассказывала детям о них интересно и с юмором. Помнила, как жили деревни до революции, как настороженно встретили советскую власть, как трудно было во времена коллективизации, помнила военные годы и страшные голодные времена. С особенной грустью и торжественностью рассказывала бабушка о храмах окрестных, о красоте их былой и величии и о том, как плакали люди, когда храмы православные оскверняли.

Много историй знала бабушка об Иоанне Кронштадтском. Сестра ее старшая жила в Кронштадте, ходила на службы к батюшке Иоанну и помогала матушке дома по хозяйству. Вспоминала, как сестра, изредка приезжавшая проведать родных, привозила посланные батюшкой Иоанном в подарок детям шоколадки и жестяные красивые коробки с леденцами. Рассказывая о подарках батюшки Иоанна, бабушка преображалась, морщинки разглаживались, глаза излучали свет, а лицо озаряла радостная улыбка. Леденцы и шоколадки съедались детьми, а обертки с красивыми картинками наклеивались на внутреннюю сторону крышки сундука, который потом получила бабушка от родителей своих в приданое, когда выходила замуж, а потом передала в приданое дочке своей. Сундук теперь стоял в комнате, в нем хранилось белье, и дети часто открывали крышку и рассматривали эти картинки от шоколадок, даже и не подозревая о том, что когда-то их держал в руках святой угодник Божий Иоанн Кронштадтский.

Валька теперь два раза в день заходил к Лёне, а точнее – к бабушке. Утром бабушка кормила его вместе со своими внуками завтраком и отправляла в школу, а по возвращении из школы сажала обедать, ставя на стол вкусный наваристый суп и кашу с маслом или картошку с мясом, протомившиеся в жаркой русской печи. Потом бабушка собирала посуду, освобождала стол, и Леня с Валькой садились за уроки. Она же приносила свежие газеты, доставала из шкафа лупу и принималась за просмотр статей и новостей. Когда дети заканчивали домашние задания, бабушка делилась с ними новостями и обсуждала прочитанное. Особенно нравились детям сообщения о запуске космических кораблей с фотографиями космонавтов. Бабушка запусков этих боялась и не одобряла, просила Бога о помощи неразумным, дерзнувшим выйти за пределы земные, сокрушалась о них и вопрошала:

– Неужели на Земле дел не осталось? Ведь Господь велел украшать и лелеять Землю, а они что делают? Ох, неправильно это.

Завершив с новостями, бабушка шла в комнату и приносила то заветное, ради чего Валька мог сидеть и ждать часами, – небольшую книжку в темной матерчатой обложке, на лицевой стороне которой был оттиснут православный крест и церковный орнамент, а по центру крупно написано «НОВЫЙ ЗАВЕТ». На оборотной же стороне обложки, также оформленной, читалась надпись «ДЛЯ РУССКОГО НАРОДА». Надпись эта Вальку сначала смутила, но бабушка успокоила:

– Господь Бог, Валюша, для всех людей Един и за всех Крест Свой принял, и за тебя тоже. А что для русского народа написано, то и для цыганского сгодится, ведь живем мы все вместе и Святое Евангелие для всякого народа дано.

Бабушке Валька верил безоговорочно и внимательно слушал, как она читает, стараясь не пропустить ни одного слова, и хоть и непонятно было, но слушать хотелось и понять и разобраться хотелось тоже. Прочитав главу, бабушка откладывала лупу в сторону и начинала, как умела и понимала, объяснять вдумчивому цыганенку смысл и содержание прочитанного. Иногда Валькины вопросы ставили бабушку в тупик, и тогда она просто говорила:

– Не по моему уму это, Валюша, не знаю я, как тут тебе ответить. Вот батюшка наш прежний, Василий, всё знал, учился он всему в лавре, да нет его теперь, сгинул где-то, сердешный, увезли его, как церкви порушили. Оставим пока это, подрастать станешь, может, и сам додумаешься или объяснит кто. А сейчас пей чай да беги домой скорей, смеркается уже, да и Лёньку с улицы кликни.

Пока Валька пил чай, бабушка неспешно прибирала Евангелие и лупу в шкаф и поджидала с прогулки младшего внука. Почаевничав, Валька вежливо благодарил старушку, одевался и неторопливой походкой отправлялся домой. Дорога до Злодеева была неблизкой, тянулась через два поля, через глубокий овраг мимо речки, и Валька успевал поразмышлять и представить картины, описанные в Евангелии. Его детское воображение рисовало Галилею, но никак не могло соединить несоединимое. Он не мог представить, как Живой Бог ходит по этой самой Галилее среди обыкновенных людей, а потом, зная, что Его замучают в Иерусалиме, все равно приходит туда и принимает мучения, умирает на Кресте, потом воскресает и возносится на небеса. Непонятнее всего было Вальке последнее: как вознесся Иисус Христос. Про космонавтов понятно – у них ракета, а у Него ракеты не было, да и самолетов в те далекие времена не было, это Валька знал точно. И чем больше Валька размышлял, тем больше запутывался и меньше понимал. Он даже Лёню спросил, не знает ли он, как вознесся Иисус Христос без ракеты, на что тот, немного подумав, ответил:

– Ангелы Ему помогли. Про ангелов-то ведь бабушка тебе рассказывала. Они большие, сильные и с крыльями. Вот и подхватили Боженьку и унесли на небо, чтобы Его тут снова не стали мучить. Теперь Он у себя дома, за всеми нами смотрит и всех нас любит, а если плохо делаем, то нас исправляет. Так бабушка мне говорит, а она все знает. В Бога верить надо. Я верю. И ты тоже верь, только в школе не рассказывай: дразнить будут, да и бабушке попадет.

Валька успокоился, но немножко обиделся на Лёню за то, что сам не додумался до такого простого ответа про помощь ангелов. Он поверил Лёне, но хотел лично убедиться, что это действительно было так, как рассказал ему маленький друг. А убедиться лично можно было лишь одним способом – каким-то образом завладеть бабушкиной книгой и прочитать ее самому, и не просто прочитать, а перечитать много раз, обдумывая каждое слово. Попросить книгу у бабушки на время Валька не решился: боялся, что откажет. Он знал, что Евангелие очень старое, осталось ей от ее мамы, и она им очень дорожила.

Приближались летние каникулы, а на лето бабушку увозили к старшей дочери в другую деревню. Валька очень переживал, что вместе с бабушкой уедет и заветная книга, а с ней и надежда на ее детальное изучение. Бедой своей он поделился с младшим братом. Жорка в таких случаях никогда долго не раздумывал и не сомневался. Он жил по своему принципу. Если соседка не дает добровольно огурцов, их надо взять, когда она не видит.

На следующий день Евангелие лежало под Валькиной подушкой, а сияющий брат весело рассказывал, как оно туда попало. Валька был в ужасе от выходки брата; он и помыслить не смел о том, что Святую Книгу можно просто украсть, а маленький сорванец, увидев, как переживает брат, деловито бросил:

– Читай на здоровье. Бабушка сегодня уже уехала, а как прочитаешь, мне скажешь, и я отнесу книгу обратно. Когда осенью она вернется, увидит книгу на месте и подумает, что просто перед отъездом ее не заметила.

Вальке было невыносимо стыдно за брата, а еще больше за себя, ведь он и не пытался попросить Евангелие у бабушки, решив, что все равно она его не даст. Он представил бабушку, растерянную и огорченную, осматривающую шкаф и перекладывающую на полках содержимое его, лихорадочно вспоминая, куда же положила она Святое Писание, и, так и не вспомнив, уехавшую с расстроенной и растревоженной душой.

Валька машинально взял Евангелие, открыл посередине на главе 20-й от Иоанна и стал медленно читать, удивляясь некоторым старинным буквам, которых в школе не изучали. Дойдя до строки 23-й и прочитав ее, он задумался, перечитал еще раз, вникая в смысл:

«Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся».

Закрыл книгу, бережно завернул ее в газету и быстро выскочил из дома, чуть не сбив с ног поднимавшегося на крыльцо Жорку.

Через час потный и раскрасневшийся Валька сидел перед бабушкой, положив на стол Святое Писание, и просил прощения и за себя, и за непутевого брата, поведав ей историю кражи книги, всю, без утайки, обвиняя в случившемся больше себя, чем брата, осознавая, что сам смутил Жору своей прихотью и подтолкнул к постыдному поступку.

Бабушка внимательно слушала Вальку, и глаза ее лучились добротой и радостью. Душа ее наслаждалась и звенела и чувствовала такой же чистый звон души этого маленького цыганского мальчика, понявшего и принявшего учение Христово всем своим маленьким сердцем, вобравшего его во все свое существо и уверовавшего глубокой верой.

Осенью цыганская семья собралась переезжать, и Валька пришел попрощаться с бабушкой. Только ей он поведал о своей мечте. Мечтал Валька стать священником. Бабушка благословила мальчишку на добрую дорогу, а потом сходила в комнату, принесла Евангелие и протянула его Вальке:

– Возьми его, Валюша, мне ведь и самой скоро пора… – она не закончила фразу.

Мальчик поблагодарил бабушку, но от подарка отказался:

– Не могу я его взять, бабушка. Книга Святая – ваша семейная, в семье и должна быть. Она еще и Лёне послужит, а потом и детям его.

Тогда бабушка сняла с себя медный крестик и надела его на Вальку:

– Храни тебя Господь, сынок. Я прожила жизнь долгую, живи и ты долго, а крестик святой носи открыто, не прячь, убережет он тебя. Сердце у тебя доброе и душа чистая, сохрани их такими же, и Бог тебя никогда не оставит. И священник из тебя выйдет добрый да любящий.

Мне неведомо, стал ли цыган Валька Беляев священником, быть может, мечта его детская и осуществилась, но то, что вырос он хорошим человеком, – это несомненно. А бабушкино Евангелие я храню. От прожитых лет оно пожелтело, странички стали хрупкими, а обложка и переплет потрескались. Вместе с внучками мы его аккуратно подклеили и очень бережно иногда достаем с полки и читаем.