Сегодня Церковь празднует Собор новомучеников и исповедников Российских.
Невиданные и страшные времена пришли на землю русскую в 1917 году, когда власть в стране захватили люди, желающие установить "рай на земле". Они так ревностно и горячо верили в свою идею, что начали уничтожать всех несогласных со своим планом построения светлого и счастливого будущего. Одним из главных врагов стала для них Православная Церковь и все, верующие во Христа люди. Невиданные на нашей земле гонения начались на христиан. Исполнились пророческие слова Христа: «Предаст же брат брата на смерть, и отец - сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их; и будете ненавидимы всеми за имя Мое». (Матф.10:21,22)
Сполна испили чашу ненависти верующие люди в то страшное время. Через кровь и муку пролегла их лестница в небо. Они не испугались «убивающих тело, души же не могущих убить» (Матф.10:28), устояли в вере и любви ко Христу, взошли на высоту святости и присоединились к тем, «которые пришли от великой скорби… омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца». (Откр.7:14)
Величаем вас, святии новомученицы и исповедницы Российстии, и чтим честная страдания ваша, яже за Христа претерпели есте!
Святые новомученники и исповедники Российские, молите Бога о нас!
Священник Вадим Лебедев.
Собор новомучеников. «Сила не в силе, а сила в любви»
Мария Дегтярева
Этот день в Церкви — день совершенно особый. Он посвящен воспоминанию о миллионах наших соотечественников, пострадавших за веру в период открытых гонений на Церковь, на Православие, — оклеветанных, невинно осужденных, вычеркнутых из жизни. «Вина» большинства из них состояла лишь в том, что они были «слишком хорошими людьми». Священнослужители, архиереи Русской Православной Церкви, прихожане храмов… И среди них – известные ученые, писатели, юристы, врачи, деятели культуры, военные и самые обычные люди. Но, сколько бы ни превозносилась сила, она оказалась не властной победить Дух, уничтожить молитву. Несмотря ни на что, они остались христианами, помня о том, что Господь особенно близок к страдающим: где Крест, там и Христос. Как выражение исповедания целого поколения прозвучали в те годы слова сщмч. Серафима (Чичагова), митрополита Петроградского: «Сила не в силе, а сила в любви».
Необъявленная война
«Эмалевый крестик в петлице,
И серой тужурки сукно.
Какие прекрасные лица,
И как это было давно.
Какие прекрасные лица,
Но как безнадежно бледны –
Наследник, Императрица,
Четыре Великих Княжны»…
…Их семейные фотографии долгое время были недоступны вниманию новых поколений в СССР. Публиковать их, с точки зрения идеологов, было просто опасно, поскольку это было свидетельство, слишком ясное для тех, кто умеет видеть. Когда в начале 90-х гг. в печати появились первые архивные снимки семьи Романовых, многие люди с удивлением обнаружили, что в их лицах было больше человеческого, нежели в привычных типах руководителей государства. Они не внушали страха. И невольно на ум приходил вопрос:«Почему?» Как случилось, что в «справедливом государстве» эта семья, где было пятеро детей, была убита без суда и следствия, без права обжалования и соблюдения юридической нормы? Это был случай расправы над главой страны, не имеющий аналогов в европейской практике, поскольку даже самая яростная власть все же не решалась так беззастенчиво убивать детей.
Что-то не складывалось, не сходилось в схеме привычных интерпретаций. «Неожиданность народной мести для «кровавого тирана», его «безволие» часто иллюстрировали следующим образом: «Сидит Николай II под арестом и читает Киплинга и Чехова!» Вот, уж, действительно… Но стоило повнимательней познакомиться с документами, воспоминаниями современников, и открывалось другое. Признание государя: «Я берег не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления послужит счастью России» имело продолжение: «Если я помеха счастью России и все стоящие ныне во главе ее общественных сил просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за Родину». Поразительный ход мысли для человека, облеченного властью!
Один за другим выстраивались факты: по существу, он дал все, о чем его просили – Манифест, Думу, и, умаляя свои возможности, искренне надеялся на то, что выражение воли народа приведет страну к Законодательному собранию, которое будет способно выбрать лучшее для страны…
Мужеством и сознанием возможной развязки впечатляют и слова 14-летнего царевича Алексея: «Если будут убивать, лишь бы не мучили».
Публикация писем Александры Федоровны и царевен пролила свет еще на одно обстоятельство: кто еще из русских государынь за всю историю так подвизался в лечении раненых? В годы Первой мировой царица вместе с дочерьми несколько лет проводит в лазаретах, и они трудятся под руководством хирурга Гедройц как сестры милосердия. Старшие дочери Николая II делают в среднем по 12-15 перевязок в день.
Так что было за этим самым чтением Киплинга и игрой в домино уже после ареста? Не спокойствие ли в обстоятельствах крайних, не тот ли самый «дух мирен», который никакая жестокость отнять не в силах?
Не это ли самое качество заставило вернуться в Алапаевск к другим членам царской семьи и к своей матушке – настоятельнице Марфо-Мариинской обители – Великой княгине Елисавете и Варвару Яковлеву, когда в Екатеринбурге чекисты, фактически, открыли ей план расправы и предложили сохранить жизнь? Дух мирен…
События 1917 г . были не просто сменой власти. Самое страшное произошло в психологии народа – русские люди подняли руку на единокровных и единоверных – на соотечественников. «Бескровная революция», воспетая в школьных учебниках, обернулась скрытым повседневным кровопролитием. Продразверстка, массовый голод, карательные экспедиции ЧК и насильственная коллективизация довершили «победное шествие» новой власти. Взрывы аплодисментов на съездах скрывали истину о непрекращающейся десятилетиями гражданской войне внутри России.
За годы «построения коммунизма» люди привыкли даже к внешнему безобразию представителей псевдонародной диктатуры, будь то местная «Анка-власть» или влиятельный член совдепа. От того-то такой недосягаемой, далекой казалась многим та черта, за которой остались отверженные народом законные правители России. «…И как это было давно…»
Архиереи
Убийство царской семьи обнаружило характер режима, и тут же обозначилась позиция новой власти в отношении Церкви. Первым ударом для Православия стала расправа над митрополитом Киевским Владимиром, учиненная в январе 1918 г. в стенах Киево-Печерской Лавры. Владыку арестовали поздним вечером и расстреляли за оградой монастыря без суда и следствия никому не известные люди во главе с комиссаром-матросом. Трагедия и, в то же время – первый образ того, как подобает вести себя архипастырю: его убивали, а он благословлял, на него нацеливали оружие, а он молился с воздетыми руками: «Господи, не вмени им греха. Не ведают, что творят!» .
Большевистский террор был прообразом зарождающейся «социалистической законности». Последующие этому событию «мероприятия» приобрели более систематический характер. Своеобразным законодательным «основанием» для продолжения преследования верующих послужил выпущенный в 1918 г . декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», воспринимавшийся представителями власти на местах как сигнал к повсеместному уничтожению Православной Церкви и ее служителей, а также к разграблению церковного имущества. Когда в 1921 г ., после окончания гражданской войны, Россию охватили необыкновенные разруха и голод, последовала новая «волна» гонений, принявших вид организованного «похода пролетариата на церковные ценности».
«…Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре, жизнь или смерть, но, что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение и скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за все» — прозвучали в то время в зале судебного заседания слова митрополита Вениамина Петроградского. В них — все: и выражение отношения к суду, представлявшему собой тщательно продуманный спектакль, и свидетельство веры… Ни проклятий, ни попыток «обличать безумных» – спокойствие, достоинство, та же евангельская простота, что и обыкновенно.
Личная скромность и нестяжательность митрополита Вениамина были хорошо известны. Слова Владыки, обращенные к инициаторам компании по изъятию церковных ценностей: «Мы все отдадим сами» — были совершенно искренни. Но в том-то и дело, что препятствием для власти было не противодействие Церкви, а как раз Ее непротивление и личность таких архиереев, как Патриарх Тихон, митрополит Вениамин, епископ Илларион Верейский, митрополит Серафим (Чичагов). Их облик, человеческие качества, глубокая образованность и христианское смирение составляли слишком заметный контраст облеченному властью невежеству. Вот почему провоцируемый властями конфликт с Церковью носил личный, персонифицированный характер.
Не почет и комфорт сулило в то время архиерейское звание, а готовность в любой момент пойти на казнь. Каждый из отозвавшихся на призыв Божий в те годы стоил десятерых. Как к испытанию верности отнесся к предложению Патриарха Тихона стать его помощником в деле церковного управления и будущий митрополит Крутицкий и Коломенский Петр: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то буду предателем Церкви, но, когда соглашусь, знаю, я подпишу сам себе смертный приговор». И он дал согласие. Всем, кто видел его, ясно было, что Владыка не соответствовал тому карикатурному образу духовенства, который усиленно изображала и тиражировала советская агитационная пропаганда. Когда в ОГПУ поняли, что митрополит Петр не согласится сотрудничать с ними ни под каким предлогом, было принято решение немедленно арестовать его. С 1925 до 1937 г . он прошел почти непрерывный путь арестов, тюремных заключений, ссылок на Крайнем Севере. Сколько и чего выпало на его долю! Голод, цинга, обмороки от удушья и испарений в тюремных дворах-колодцах. Телесно он «сдал» только в 1931 г ., когда, в обмен на приближавшееся освобождение по окончанию срока заключения, ему предложили стать… осведомителем ЧК. Как крепкое дерево, разбитое молнией, держится корнями, так до последнего держался и он без медицинской помощи, без каких-либо смягчений и снисхождений к возрасту. В 1936 г . ему было уже семьдесят четыре. Подходил к концу добавленный ему срок заключения. И тогда его объявили… умершим, а в 1937 г . расстреляли как «врага народа».
В списке пострадавших архиереев – и «правая рука» Патриарха Тихона, епископ Илларион (Троицкий) – в миру богослов, а в лагере — великан, богатырь, возглавлявший «рыболовецкую артель» священнослужителей, тот, к кому, по воспоминаниям писателя Б. Ширяева, никто и на Соловках не смел обратиться: «поп» или «опиум», только «Владыка» или, в крайнем случае, – «заключенный». Он был духовной опорой для многих, являя пример незлобия, терпения ко всем… Смерть настигла его уже при возвращении из лагеря – в поезде он заразился тифом. В том же ряду – и сщмч. Серафим (Чичагов) – пастырь, ученый-историк, врач, талантливый иконописец, композитор… За отказ сотрудничать с обновленцами – церковными революционерами, выполнявшими «заказ» властей – создать новую декорационную церковь, лишенную благодати священных таинств – он не раз подвергался заключениям, в 72 года был отправлен в ссылку в Архангельск, а в 80, уже очень больной, после месяца бессмысленных допросов в Таганской тюрьме, по приговору «тройки» расстрелян на подмосковном полигоне Бутово.
Великое множество архипастырей в те годы именно так засвидетельствовали свое право на это звание. И вровень со всем этим было бескровное мученичество Предстоятеля Церкви, когда невозможно было облегчить участь страдавших за веру, невозможно было даже проследить за тем, кто, на какой срок и куда сослан!
Власть соловецкая
30-е годы стали «триумфом власти соловецкой» уже в национальном масштабе … Люди всех сословий и званий, они чаще всего так и не могли понять, в чем состояла их вина. Для приговора к лагерным работам было достаточно одного подозрения, доноса или просто знакомства с теми, с кем сводила счеты новая власть. Большая часть из них оказалась в заключении без каких бы то ни было разумных причин для ареста, без малейшего законного основания. Вчера еще уважаемые и любимые близкими, после вынесения приговоров явочным порядком, не имея ни защиты, ни права на обжалование, они оказывались «каплей в море» человеческой массы, рассредоточенной по нарам под дулами охраны НКВД.
Но в застенках, среди повседневного убийства, изуверских пыток и унижений от уголовников и конвойных, среди голода и болезней люди, как никогда прежде, стремились сберечь душу. Ученые, среди которых было немало академиков, устраивали тайные «семинары», актеры ставили спектакли, а духовенство высоко держало крест, исполняя с риском для жизни свои обязанности – исповедуя, совершая тайные службы, даже причащая людей на клюквенном соке (за неимением вина) и трухлявом тюремном хлебе. Если бы это обнаружилось, священника могли бы отправить в «штрафную зону» — на знаменитую соловецкую Секирину гору, например, откуда возвращались немногие: урезанная до минимума, и без того скудная норма еды, ночи в неотапливаемом помещении, неподвижное многочасовое сидение под дулом конвойного делали свое дело…
Среди сотен тысяч исповедников — известные: архиепископы Лука (Войно-Ясенецкий), Иувеналий (Масловский), епископы Афанасий (Сахаров), Аркадий (Остальский), Вениамин (Милов), Арсений (Жадановский), Андроник (Никольский), Онуфрий (Гагалюк), схиархимандрит Антоний (Абашидзе), архимандрит Кронид (Любимов), иеромонах Никон (Беляев), протоиреи Иоанн Восторгов и Николай Гурьянов и многие-многие другие, дорогие людям имена… Но были другие, никому прежде неведомые, такие, как случайно попавший в «гулаговские хроники», благодаря воспоминаниям Б. Ширяева, батюшка Никодим из-под Полтавы – «утешительный поп», спешивший по первому зову ко всякой душе с Евангелием, простым «саморезным» крестом – настоящий был отобран – и причастием, и замученный на Секириной Горе за одно такое «нарушение».
А сколько верующих из мирян пострадало в те годы? Без числа. И практически в каждом районе – свои «Соловки», свое «Бутово». Можно ли исчислить всех? За год, с июля 1937 по август 1938-го года, на одном только Бутовском полигоне было расстреляно 20.765 человек. Расстрелы продолжались с 20-х до начала 50-х….
Превращения системы
В 50-х – 60-х годах, во времена «оттепели» для Церкви начался новый этап испытаний, связанный с приходской реформой – период разгула «уполномоченных», с хронометрической точностью фиксировавших каждый шаг, каждое слово духовенства.
Разве не мученичество – имея за плечами семью и несколько детей, в 40 лет быть выведенным за штат рачением уполномоченного и старосты, как протоиерей Михаил Старков из Перми? Лишь незадолго до смерти в архивах случайно нашли его «дело». «Преступление» батюшки состояло в том, что у себя на приходе он… часто совершал крещения детей и младенцев. Долгие годы нищеты, существования на грани физических возможностей. Идет, бывало, старенький священник, тяжело передвигая ноги, и несет клеенчатую сумку – «благословили на одном приходе». А в сумке… несметное количество зеленого лука и баночка прошлогоднего варенья. Придет в храм, и люди слетаются к нему, как голуби. Распевая слабым голоском праздничные тропари и кондаки, благословит всех с любовью, как своих детей. Начнет вспоминать что-нибудь, да только прервет сам себя глубоким вздохом: «Молчу по заповеди, молчу по заповеди…». Слезы текут по щекам, а лицо ясное, светится. Прошел год после его смерти, и в день памяти от Свято-Троицкого монастыря, где его принимали, поддерживали и откуда провожали в последний путь, до Богоявленского, где тепло поминали, мостом перекинулась через Каму яркая, сияющая всеми красками радуга.
Мы часто не можем потерпеть малого, а начинаешь читать жития исповедников и новомучеников XX века, а там – мир, радость… Там — Пасха. Епископ Илларион выходит на лодке в открытое море для того, чтобы спасти жизнь одному из лагерных начальников, а «утешительный батюшка» Никодим и на Секириной горе в штабелях благовествует мальчишкам — лагерной шпане — о Христе. Над залитой кровью землей Соловков к небу возносится молитва, колышутся хоругви, мерцают огоньки. Архиереи в старинных облачениях, взятых под «честное слово» из местного музея, читают Евангелие, и сотни людей, больных, ослабевших – идут крестным ходом навстречу Воскресшему Спасителю…
