Новости прихода

А если нам самим трудно простить несправедливость или явное зло, сделанное нам или нашим близким, значит задача эта пока еще непосильна для нас. Тогда будем просить у Бога помощи, да дарует Он нам силы и любовь, чтобы вышла из сердца заноза ненависти и ответного зла.

«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф.5:44-45).

Прошу у всех прощения, простите меня.

Священник Вадим Лебедев.

И мы все, участники Попечительского Совета восстановления Пежемского Богоявленского храма также просим прощения у жителей села и посетителей сайта за наши ошибки вольные и невольные, которые могли огорчить Вас!

редактор сайта, священник Иннокентий Кулаков

Простить — означает поверить

Протопресвитер Александр Шмеман

Последнее воскресенье перед Великим постом искони называлось в Православной Церкви Прощеным. Вечером этого дня верующие, по обычаю, просят прощения друг у друга, чтобы вступить в пост примиренными, свободными от всех недоразумений и обид. В евангельском чтении того же дня звучат слова Христа о прощении: «Если не простит каждый из вас, то и Отец ваш Небесный не простит вам прегрешений ваших» (ср.: Мф. 6:15; 18:35).

Прощение… Слово это привычное. Но вот повторяешь его мысленно несколько раз, и оно вдруг начинает звучать странно и непривычно. Внезапно понимаешь, что прощения почти и нет совсем в нашем мiре, в нашей жизни; что слово это мало чему теперь соответствует. Взять хотя бы для примера всю область международных отношений, все, о чем ежедневно пишут газеты, о чем безостановочно вещает радио. Сколько во всем этом псевдоправедного гнева, сколько воплей о правах и их защите, о врагах и угрозах со стороны, сколько самолюбования, самоутверждения, самовосхваления!

Никому, я думаю, в голову не пришло бы сказать от имени государства, страны, народа примерно следующее: «Мы виноваты, простите нас, забудем прошлое, начнем все заново!» Такое предложение показалось бы неслыханным, невозможным как умаляющее национальную гордость, наносящее урон нашей чести. Никто никогда не бывает неправ, ибо никогда никого не обижает, не утесняет. Виноват всегда кто-то другой. Но и этот другой тоже надрывается, доказывая свою правоту.

Если внутренне отстраниться от всего этого шума, от всего этого словоизвержения, к которому мы так привыкли, мiр покажется сплошной вакханалией праведного негодования. Но ясно, что все это ложь и что ложь эта заводит в нравственный тупик, в котором и пребывает сейчас человечество. Нет прощения между народами, но нет его и между людьми. И тут тоже сама возможность и необходимость, сам дух прощения постепенно выветриваются из человеческих отношений. Тут тоже царствуют голый формализм прав и их защиты. И все это еще дальше заводит в какую-то ледяную пустыню, где не остается места простоте и теплоте, живой встрече человека с человеком.

Поэтому христианское благовестие о прощении, сама мысль о прощении как краеугольном камне человеческой жизни снова ­оказывается чем-то новым, неслыханным. В это нужно вдумываться, это нужно заново раскрывать в себе усилием совести, усилием воли. «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим» – в этой мольбе о прощении, в этой тоске по примирению и воссоединению заключено сердце христианства.

Что такое прощение? Это вовсе не обычная наша снисходительность: «Ты, мол, так плох и слаб, что уж с тебя требовать!» Снисходительность основана на презрении, в лучшем случае – на равнодушии. Но прощение не есть и оправдание зла. С этой точки зрения, пословица «Все понять – все простить» – не христианская пословица. От того, что мы понимаем причины, приведшие к злу, зло не перестает быть злом, не становится добром. Зло никогда нельзя оправдать. Это значило бы снять с человека ответственность, лишить его свободы. Каковы бы ни были объяснения и оправдания, сколько бы ни было так называемых «смягчающих обстоятельств», свободный человек не хочет такого прощения – прощения, которое означало бы, что он всего лишь игрушка каких-то сил и причин, над которыми сам не властен.

Таким образом, христианскую идею прощения очень важно не смешивать с унижающими человека установками: презрением, равнодушием, детерминизмом. Глубина, красота и, можно сказать, парадокс христианского прощения в том, что в нем нет как раз ни йоты презрения и снисходительности. Оно основано на убеждении, что, сколько бы ни падал, сколько бы ни порабощал себя злу человек, не в этом падении и порабощении настоящая его сущность. Иными словами, христианское прощение основано на любви. А любовь – это и есть, прежде всего, вера в человека, и притом в каждого, вера в то, что каждый имеет в себе – пусть глубоко погребенное и забытое – светлое стремление, чистую первооснову личности.

В Евангелии есть рассказ о том, как к Христу привели женщину, застигнутую в прелюбодеянии, которую по обычаю того времени собирались побить камнями. Ее привели к Христу, чтобы попытаться поймать Его на слове. С одной стороны, закон требовал наказания за преступление, а с другой – люди, желавшие поймать Христа на слове, знали, что Он учил о любви и прощении. Итак, что же Он сделает? Если поступит по закону, то где же любовь и прощение? Если пойдет против закона, то где же Его учение о чистоте, несовместимой с преступлением­ против нравственности?

А Христос сказал: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень». А Сам, нагнувшись, чертил что-то на земле. Никто не бросил камня, и все один за другим ушли. Оставшись наедине с грешницей, Христос спросил: «Где же те, кто осуждали тебя?» И услышав, что все ушли, сказал: «И Я не осуждаю тебя. Иди и больше не греши» (ср.: Ин. 8:7–11). Поразительно в этом евангельском рассказе то, что Христос не принял ловушки, которую готовили для Него враги. Он не нарушил закон, ибо не сказал, что женщина эта невиновна и не заслуживает наказания. Но Он не нарушил и заповеди любви. Христос перенес весь вопрос из плоскости закона и отвлеченной морали в плоскость личного отношения к этой женщине, к этому человеку. Он простил ее и тем самым как бы сказал: «Я верю, что этот грех, это преступление – не настоящая твоя сущность, Я верю, что ты сама осудила их, Я верю, что ты хочешь и можешь исправиться». Это прощение было актом веры в нее, и эта вера была началом не только ее возрождения, но и возрождения тех, кто во имя формального принципа готовы были осудить и убить.

Вот такое прощение, основанное на таком подходе к человеку, на вере в него и любви к нему, необходимо нам сейчас, как воздух.

О нем говорит, к нему призывает нас Прощеное воскресенье – к тому, чтобы каждый из нас перенес свое отношение к другому на ту глубину, где оно только и становится подлинно человеческим. О, если бы в наш мiр самоутверждения и псевдоправедности ворвался благостный и освобождающий дух прощения!