Новости прихода

Когда я собирался ехать в Вельск на открытие экспозиции посвящённой бабушке, я задумался: а что я знаю про неё, нет, точнее, что я помню про неё? Что я помню не из рассказов и публикаций об уважаемой жительнице города Вельска Глафире Александровне Лавровой, а что помню сам о бабушке Граше…

В детстве я знал, что у меня есть один дедушка и две бабушки. Дедушка и бабушка жили в Москве, я их видел очень часто, а одна бабушка (у которой не было своего дедушки), приезжала из города Вельска, как говорили, с Севера. Она всегда привозила с собой варенья и соленья. И её разговоры, её беседы со мной сильно отличались от тех слов и от того способа выражать свои мысли, которые я слышал от большинства пожилых людей.

Поскольку я помню это, примерно, с трёх- четырёхлетнего возраста, то я ещё тогда не мог подумать, что она разговаривает и ведёт себя как учительница. Я ещё не знал, как ведёт себя учительница. Но она точно отличалась от многих окружающих. И ещё она мне могла легко читать книжки, учить писать буквы и объяснять многое-многое из того, что происходит вокруг, и что мы видим, когда выходим гулять. Я тогда ещё не знал, что уже был в Вельске в «догодовалом» возрасте, (это мне рассказали потом родители и фотографии) поэтому я не знал что такое Вельск и где это. Но понимал, что оттуда везут варенье и книги, значит, там растут ягоды и лежат книги, наверное, их там много. И то и другое впоследствии оказалось правдой.Так и приезжала иногда бабушка Граша. И это было новым впечатлением, хотя она и была немного более строгой, по сравнению с другой бабушкой, московской.

Ну а потом, заметно позже, я, наконец, попал впервые в Вельск. Это было летом, кажется,  после третьего или четвёртого класса. Конечно же, это было интересно. И хотя я знал, что Север – это там, где холодно, но там не было холодно. Это было обычное тёплое лето. И я жил в бабушкином доме, сделанном из тёмно-серых брёвен, в котором была огромная кладовая, был подпол и чердак, были сени. Рядом был огород, где можно было набрать малины, росла картошка и что-то ещё. Рядом протекал ручей Паздреница, в котором водились пиявки и, кажется, плавала маленькая рыбка. А в доме была большая печка. И всем этим заправляла бабушка. Это всё было её. В доме было много комнат (целых три жилых и множество других). И бабушка была хозяйкой. Она рассказывала мне, как обращаться с этими незнакомыми для меня предметами. Я учился у неё ходить через дорогу к колодцу за водой, наливать воду ковшиком в рукомойник, пользоваться русской печью. При этом мне разрешали лежать на лежанке нагревшейся печки, лазить на чердак и разглядывать множество знакомых и незнакомых мне предметов. Там я осознал (возможно, и знал раньше, да как-то абстрактно), что у бабушки Граши был муж, которого звали Пётр Варсанофьевич (вот это отчество!!!), но его уже много лет нет в живых. А ещё, что у бабушкиных родителей было десять детей, и тогда большинство из них были живы. И некоторых из них мы увидели тогда же. Мы, вместе с бабушкой, ездили в Пежму, где жили дядя Феня (Феодосий Александрович) и тётя Мила (Людмила Александровна). В разные мои приезды я встретился и с дядей Колей, и с тётей Юлей, и с тётей Шурой. И все они были похожи друг на друга. И со всеми было интересно, причём с каждым по-своему. И ещё все были добрыми, спокойными и весёлыми.

Вот тут, в Вельске, я осознал, что бабушка Граша – учитель. И очень популярный человек. К нам в дом ежедневно приходили люди. Они приходили поговорить, попить чаю, иногда обсуждали какие-то дела, а иногда говорили, что проходили мимо и просто зашли поздороваться и спросить как здоровье Глафиры Александровны. И в их присутствии или после их ухода бабушка говорила мне: «Это – моя ученица», «Это – мой воспитаник», «Этот мальчик очень плохо учился, но очень хороший и добрый человек», «Этот парень недавно вышел из тюрьмы, но очень порядочный и доброжелательный человек». Тут я уже и задумался: как много людей училось у бабушки… И как много людей вокруг знает её и готовы ей помочь.

Намного позже эти отдельные события сложились в понимание того, что Глафира Александровна была педагогом и воспитателем очень много лет: в членском билете профсоюза работников начальной и средней школы РСФСР, в графе «год вступления в союз» указана дата «1918». Постепенно я понял, что она учила и воспитывала детей не только сравнительно недавно, ещё в 60-х годах, но и в послереволюционные годы, когда дочь священника, выпускница гимназии стала учительницей, и в годы войны, когда не хватало не только тетрадей и карандашей, но и обувии одежды для учеников, а она работала в детском доме и находила возможность прокормить, одеть и обуть детей, о которых больше некому было позаботиться.Поэтому она знала всех и её знали все. Она любила ходить на праздник песни. Я два раза попадал в Вельск когда проходил этот праздник. Нисколько не сомневаясь, что её любой отвезёт с удовольствием на машине, она ходила туда, за Вель, пешком. Идти с ней рядом было почётно! С ней все здоровались, её все знали.

И она была знакома просто со всем городом: с соседями, с учителями, с учениками и конечно же с городской властью. В доме Глафиры Александровны часто появлялись семейство Труфановых, начальник милиции Борис Павлович Шутов, прокурор Александр Афанасьевич Смирнов, семейство Боровиных, многие другие. Сейчас бы сказали «местная элита», а тогда это были хорошие добрые улыбчивые люди, с некоторыми из которых даже мне удалось съездить на рыбалку.

 А дома были разные диковинности и древности. В большущей «холодной комнате» хранились целые библиотеки книг. Видя, что это книги довольно старые, издания 30-х и 40-х годов, их хотелось читать только из-за их возраста. А бабушка, наверняка, специально, показывала мне книги и статьи о том, чего я, московский мальчик 70-х годов, как правило, не знал – про колхозы и счастливых крестьян, вступивших в них, про злобных кулаков, убивающих этих счастливых крестьян, про челюскинцев и папанинцев. Это теперь, многие из тогдашних рассказов стали звучать совсем по-другому.

И ещё я от Глафиры Александровны узнал столько, сколько не расскажет ни один учебник истории про XIX–начало XXвеков. А узнал потому, что все предметы обихода мог потрогать своими руками. Я узнал, как пользоваться безменом – старинными весами, больше похожими на боевую дубинку с медным наконечником. Вы знаете, что такое супрафон? А я видел супрафон, трогал его и даже видел пластинки для этого звуковоспроизводящего устройства – картонные квадраты, с прорезанными отверстиями, расположенными по кругу, как дорожки у пластинки. Только вращалась там не пластинка, а «звукосниматель», укреплённый в центре. Он двигался по кругу и создавал звук, проходя по прорезям пластинки. Ну, разумеется, я слушал тяжёлые чёрные пластинки на настоящем патефоне.

Приехав, не мог я рано или поздно не вспомнить о телевизоре.

- Бабушка, а где телевизор?

- Нет у меня телевизора. Хотя, нет, у меня сразу три, а то и четыре телевизора. Вон, видишь, три окна выходят прямо на улицу, а четвёртое, как раз, перед которым стоит кресло-качалка, на ручей с видом вдаль тоже на улицу. Идут люди, едут машины, вот тебе и «Новости», и «Клуб кинопутешествий», «В мире животных», а ближе к вечеру – почаще встречается сатира и юмор. Если кто-то знакомый пройдёт, остановится, задержится на несколько минут – тут уже и «Международная панорама», и «Мир за неделю», да ещё и «Здоровье». Так что в моих окнах многие телепередачи за день можно увидеть.

На особо торжественные и праздничные передачи, например на новогодний «Голубой огонёк» мы ходили смотреть телевизор через дорогу к тёте Юле. Так что я хоть и вырос в век общедоступного телевидения, но ещё успел понять, как в середине XX века люди собирались в гости в к тому, у кого есть телевизор. Вроде клуба.

Есть ещё одно воспоминание. Бывая в Вельске, у бабушки Граши, я, наверное, первый раз обратил внимание на красоту и разнообразие русского языка. То, что я слышал в Вельске, и прежде всего от Глафиры Александровны, часто отличалось по звучанию от того русского языка, который был мне привычен. Некоторые слова я услышал впервые, такие как «почтό», «имать» (так про мяч говорили, когда его ловить надо было), пироги «рыбник» и «ягодник». Услышал названия Киеньга, Коленьга, Пакшеньга и многие другие. Наверное, из-за этого я и сейчас не могу оставить без внимания ни одно интересное этническое название, люблю особенности местной речи, диалекта в любых краях, но особенно – своеобразность речи Русского Севера. 

И хотя Глафира Александровна не была моим учителем в школе – она была моей бабушкой. И совершенно точно она учила меня жизни, как учила и многих-многих людей, которым посчастливилось встретиться с ней в жизни.

Алексей Владимирович Лавров, внук.

фото из семейного архива Лавровых и сайта www.pezhma.ru