Колонка редактора

С принятием Декрета об отделении Церкви от государства в 1918 году началась летопись гонений на Церковь всей государственной машины советской власти.

 

Церковь для многих была частью их жизни, поэтому «отделение» Церкви часто более походило на расчленение живого организма. Новая власть стремилась показать, что государство, а следовательно, и его граждане могут прекрасно обходиться без «пережитков» царской России, основным из которых была православная вера. Церковь виделась как система уловок и искусно сделанных декораций. И если их разрушить, то с исчезновением источника исчезнут и последствия.

Давление на Церковь в первые 10 лет становления советской власти принимало разные формы, но особенно резонансным и существенным для жизни Русской Церкви в советском государстве был этап, известный как кампания по изъятию церковных ценностей. Разразившийся в 1921–1922 гг. страшный голод в Поволжье стал отправной точкой этого периода гонений на Русскую Церковь.

Частичное изъятие ценностей из приходских храмов и монастырей советская власть проводила уже в 1918 году. Проходило это в рамках внедрения Декрета по отделению Церкви от государства и проводилось соответствующим отделом при уездных советах рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Власти проводили разъяснительную работу, что все лежащие в ризницах храмов ценности более необходимы для подъёма финансового положения разоряемого войной государства. Предлагалось вспомнить опыт Петра I с его «перелитьем» колоколов на пушки. Само изъятие предписывалось производить добровольно, без насилия.

Разрушительные последствия Гражданской войны в 1921 г. были усугублены страшной засухой, приведшей к потере значительного количества урожая. На это время приходится пик голода в Поволжье, продолжавшийся вплоть до весны 1922 г. Масштабы голода потрясали. "Руку помощи" России предложили зарубежные страны. Анатоль Франс пожертвовал голодающим свою Нобелевскую премию. «Американская административная помощь» (АРА) выделила 25 тысяч вагонов продовольствия. Христианский долг взывал и церковь прийти на помощь жертвам великого потрясения. Римский Папа пожертвовал голодающим 1 миллион лир»

Для борьбы с голодом большевики вынуждены были обратиться за помощью к иностранным государствам, не преминув воспользоваться этим же поводом для повсеместной атаки на Православную Церковь, развязав кампанию по изъятию церковных ценностей, которые должны были поступить на закупку продовольствия заграницей.

27 декабря 1921 г. издается Декрет ВЦИК «О ценностях, находящихся в церквах и монастырях», а спустя неделю, 2 января 1922 г., принимается постановление «О ликвидации церковного имущества» и выходит декрет об изъятии музейного имущества. 23 февраля 1922 г. ВЦИК издал Декрет «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих», согласно которому местные власти должны были изъять из храмов все изделия из золота, серебра и драгоценных камней и передать их в Центральный фонд помощи голодающим.

Незамедлительно после издания Декрета Патриарх Тихон обратился к верующим с Воззванием от 15 (28) февраля 1922: «Мы нашли возможным разрешить церковно-приходским советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, о чём и оповестили Православное население 6 (19) февраля с.г. особым воззванием, которое было разрешено Правительством к напечатанию и распространению среди населения. Но вслед за этим, после резких выпадов в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям Церкви, 10 (23) февраля ВЦИК, для оказания помощи голодающим, постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства… Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство – миряне отлучением от Неё, священнослужители – извержением из сана (Апостольское правило 73, Двукратн. Вселенск. Собор. Правило 10)»

Дополнительно 28 февраля 1922 года все губернские и уездные исполнительные комитеты получают телеграмму ВЦИК, строго предписывающую проводить изъятие при «непременном условии присутствия представителей Губмузея с правом экспертизы изъятию ценностей…», с последующей передачей наиболее ценных в историческом и художественном плане изделий церковного искусства в музейные хранилища.

В начале марта 1922 года в прессе и среди граждан развернуто полномасштабное наступление на Церковь. Газеты пестрят призывами отдать ценности на нужды голодающих, вместе с этим не стесняясь размещать оскорбительные тексты о священстве и верующих. В первой декаде марта состоялись заседания губернских исполкомов, на которых были приняты решения об образовании комиссий по «изъятию церковного драгоценного имущества для обращения его на борьбу с голодом».

Данные структуры, образованные на скорую руку, не имели четкого понимания, как подходить к изъятию, не было этого понимания и в созданном Помголе, что видно из следующих одного за другим разъяснений и уточнений. Спустя почти два месяца после вступления в силу Декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей председатель Ярославского губисполкома Левин обращается в Москву с просьбой о конкретных указаниях, «какие предметы подлежат изъятию, в частности кресты с мощами, раки». 20 марта губкомиссия приступила к фактической работе по изъятию церковных ценностей.

Православное священноначалие и духовенство не отказывало в помощи голодающим, просто предлагались другие способы действий, которые не затронули бы церковной утвари и почитаемых святынь. Для выполнения предписания добиться добровольной сдачи церковных ценностей, комиссиями были организованы общие приходские собрания.

Начальный этап на местах в городах и селах России был достаточно мирным. Намеченные собрания проходили в большинстве храмов. Были приняты решения о помощи страждущим Поволжья, сдав ценные предметы не богослужебного пользования, или оставив все драгоценности, находящиеся в храмах на старом месте, помочь голодающим частными пожертвованиями.

Попытки изъятия ценностей проходили по всем городам страны, однако было заметно глухое сопротивление верующих и духовенства проводимой кампании.

В ряде мест сопротивление переходило в открытые столкновения. Известны события в Шуе, где 15 марта по верующим был открыт пулеметный огонь, вначале привели власть в лице политбюро ЦК РКП(б) к решению приостановить изъятие, но 19 марта Ленин, напротив, настоял на решительных действиях. После того как власти потерпели неудачу в привлечении на свою сторону духовенства и верующих, они перешли к решительным мерам в вопросе изъятия на местах.

Комиссия, придя в храм, описывала и развешивала вещи, предназначенные к изъятию. На другой день проводилась упаковка и само изъятие.

Первые изъятия взволновали церковную общественность, отношение масс носило характер глубокого недовольства, как это было видно на собрании в церквах.

Несмотря на ясно выраженное нежелание отдавать богослужебные предметы, власть жестко продолжала проводить намеченную линию. Это поставило перед духовенством и мирянами вопрос о последней возможности спасти от поругания богослужебные предметы и святыни путем замены намеченных к изъятию ценностей эквивалентным количеством золота или серебра.

И эти замены церковных предметов бытовым серебром (ложки, посуда и проч.) и личными и семейными драгоценностями имели место, согласно архивным документам.

31 марта ВЦИК за подписью Калинина направил всем губисполкомам добавление к инструкции ВЦИК, согласно которому данные ходатайства должны быть рассматриваемы в каждом случае исполнительный комитет Помгола, само ходатайство не должно приостанавливать изъятие.

С началом изъятия ценностей участились случаи грабежей храмов. Возможно, это было попыткой спасти церковное имущество, или, почувствовав грабительский настрой властей, криминальные элементы решили тоже «включиться в процесс». Как бы то ни было, но ВЦИК четко определил виновных. В телеграмме Калинина Рыбинскому губкому прямо говорится, что на фоне участившихся в связи с изъятием случаев грабежей, пресекать такого рода действия со всей строгостью: «Предлагается обязывать попов, как лиц подписавших договор, что они отвечают за хищения и грабежи в первую голову. Одновременно обязать установить секретные наблюдения и также и окарауливание богатых церквей для предотвращения грабежей и хищений. В отношении уже имевших место грабежей и хищений арестовывать виновных попов и лиц, подписавших договора, для привлечения их к суду».

С нарастанием сопротивления со стороны верующих, с одной стороны, и со все возрастающем давлением из Москвы – с другой, позиция по составу изымаемого на местах резко менялась. На первом этапе из храмов забирали лишь драгоценности и излишки, оставляя при этом все, что является художественно-историческим и утварью, необходимой для богослужения, замена которого не представляется возможным.

Спустя две недели, губкомиссия резко меняет свою позицию, предписывая произвести дополнительное изъятие, оставляя в церквях лишь самые необходимые предметы, что в некоторых случаях обезображивало церковь.

Создается впечатление о желании нанести максимально возможный урон не только убранству храмов, но и самому духовенству. Помимо драгоценностей изымалась одежда и предметы быта. Нет, сомнений, что это никак не шло на помощь голодающим.

Начало фактического изъятия, несмотря на решительный настрой при подготовке, проходило в целом в духе крайней осторожности. Власти боялись народного возмущения. Протоколы, поступающие с мест, ежедневно анализировались. Уже 12 апреля всем губотделам ГПУ разослано следующее извещение: «Установлено, что при изъятии ценностей в некоторых местах, члены комиссии на глазах верующих производят бесчинства как в церквах, так и над священными предметами, что разжигает толпу верующих и оскорбляет их религиозные чувства. ГПУ предлагает: Первое: дать указания представителям губотделов, чтобы ни в коем случае не допускали подобные бесчинства. Второе: в случае, если кто-либо позволит себе произвести подобные бесчинства, привлекать таких к суровой ответственности».

Основную причину недовольства власти видели в «контрреволюционной агитации духовенства и врагов советской власти». В подтверждение приводился аргумент, что в местностях, где изъятие не предварялось вступительным словом священника, изъятие проходило нормально. «Подстрекаемые врагами Советской власти верующие, а главным образом женщины, уже кричали при проведении работ: не дадим грабить церковь, надругательство, грабеж, погибнем, но посрамления религии не допустим». Священство призывало отстаивать свои святыни, определяя кампанию, как что-то подобное татарскому игу. Однако, отношение в православных храмах к изъятию ценностей было неоднозначным.

Имевшаяся на первых порах решительность духовенства и верующих отстаивать церковное имущество, натолкнувшись на нарастающее репрессивное давление советской власти, постепенно начинает ослабевать. Если, в начале кампании основным мотивом проводившихся приходских собраний было решительное «нет» изъятию ценностей, то после нескольких показательных арестов, духовенство и верующие были вынуждены сопротивление ослабить.

Перейдя к решительным действиям с середины апреля, уездные комиссии стали методично, храм за храмом, изымать ценности. Обычно изъятие занимало два дня. В первый день комиссия в присутствии представителей верующих описывала и развешивала предназначенные для изъятия вещи, во второй день вещи упаковывались и перевозились.

Редко все проходило спокойно, иногда протестующих было немного, в основном женщины и старухи, которых удавалось рассеивать силами сопровождающих милиционеров. Но бывало и по-другому, когда комиссия сталкивалась с более серьезным противодействием. В некоторых местах отмечены факты арестов священства, представителей верующих, отказавшихся участвовать в работе комиссии, и более последовавшее за этим более серьезные народные собрания у церквей, для разгона которых вызывались конные милицейские разъезды.

К концу мая 1922 года прошли первые судебные процессы над духовенством и мирянами, оказавшими сопротивление изъятию ценностей.

«Большой тормоз в работе саботаж со стороны духовенства», который проявлялся, в основном, в отсутствии описей церковного имущества и т. п., пришлось применять ряд воздействий вплоть до ареста. Также задержку кампании губком объясняет длительной работой по подготовке населения. Были проведены собрания и митинги, «на которых уполномоченные комиссией товарищи разъясняли населению цель и задачи работы, добиваясь согласия на изъятие».

Летом 1922 года по всей стране прокалилась волна судебных процессов по обвинению священства и мирян в утаении или противодействии изъятию ценностей. Было осуждено к разным срокам заключения в тюрьмах и лагерях несколько сотен верующих. Судебные процессы широко освещались в «красных газетах», где репортеры клеймили позором «жадных церковников и их приспешников».

Показательный трибунал состоявшийся летом 1922 года в Петрограде над петроградским православным духовенством. На скамье подсудимых оказались 86 обвиняемых. По сценарию властей, они были причастны к волнениям, которые происходили при изъятии ценностей из Петроградских церквей. Главным свидетелем обвинения выступил обновленческий священник Владимир Красницкий, главным обвинителем — Петр Красиков. В приговор вошли все материалы обвинительного заключения, включая те, ложность которых была доказана во время суда.

Трибунал приговорил к смертной казни 10 человек, включая митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина, архимандрита Сергия (Шеина), адвоката И.М. Ковшарова и профессора Ю.П. Новицкого. Им вменялось в вину «распространение идей, направленных против проведения советской властью декрета об изятии церковных ценностей, с целью вызвать народные волнения для осуществления единого фронта с международной буржуазией против советской власти». После ходатайства о смягчении наказания ВЦИК оставил смертный приговор по отношению к ним в силе, заменив шестерым расстрел на тюремное заключение. Другие осужденные получили различные сроки лишения свободы (от одного месяца до 5 лет), 26 человек были оправданы. В ночь с 12 на 13 августа 1922 года приговор в отношении четырех осужденных был приведен в исполнение. В 1990 году приговор был отменен, и все осужденные реабилитированы за отсутствием состава преступления. Архиерейский собор 1992 года причислил митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина и «иже с ним пострадавших» к лику святых мучеников.

Изъятие ценностей дало государству множество сотни килограммов золота, тонны серебра, а также существенное количество драгоценных камней и жемчуга, вырванных из риз икон, изуродованных богослужебных сосудов и других церковных святынь.

Однако, как отмечалось в дальнейшем, большая часть изъятого (а по-христиански награбленного) до голодающих не дошла. Что-то осело в музеях, что-то попало в гохран, также крупные средства из изъятых пошли на содержание и работу комиссий по изъятию, т. е. были просто «съедены» и израсходованы на орг.нужды «красными чиновниками».

После окончания изъятия комиссии перепрофилируются на закрытие храмов, считающихся разрушенными или опасными для людей.

Тем самым, советская власть после кампании по изъятию церковных ценностей получила готовую структура для продолжения наступления на Церковь. Причем, структуру, «закаленную» в процессе изъятия.

Боязнь народного возмущения будет главным сдерживающем фактором для советской власти и в кампании в 1921 году. Разразившийся голод стал главным аргументом для проведения кампании и агитационной работы среди населения. Обращались к верующим и архипастыри, призывая помочь голодающим.

Надеясь на поддержку изъятий, власть на этапе подготовки организует приходские собрания, где терпит полную неудачу. Духовенство на призывы поддержать кампанию отвечало, что хозяином имущества является народ, в данном случае верующие, а прихожане, в свою очередь, единогласно заключали, что готовы помочь голодающим частными пожертвованиями, а богослужебного ничего не трогать, все драгоценности, находящиеся в храмах оставить на старом месте. Старания власти придать легитимность проводимой кампании зашли в тупик, изначальные попытки организовать добровольную сдачу путем обсуждения на совете приходских советов провалились, так как большинство приходов было настроено отрицательно. На этом фоне власть переходит к решительным мерам по изъятию. Несмотря на решительный настрой при начале изъятия, сам процесс проходил в целом в духе крайней осторожности. Боясь народного возмущения, протоколы, поступающие с мест, анализировались ГПУ. Помимо этих сложностей, комиссии по изъятию ценностей ощущали острый недостаток в финансировании.

 

Отдельно стоит повторное изъятие, проведенное в начале 1923 г. Итогом кампании стало не только изъятие огромных материальных ценностей, которые веками благоговейными подношениями собирались в храмах, но и пройденный для власти барьер в виде боязни возмущения верующих и духовенства. Именно в этот момент обновленческое движение на фоне судебного процесса о сопротивлении рыбинского духовенства изъятию церковных ценностей смогло открыто показать лояльность новой власти, тем самым закрепляя свои позиции в борьбе против Православия. Можно сказать, что проведение кампании по изъятию церковных ценностей сломило последний оплот и без того зыбкой обороны и создало все предпосылки для последовавшего в дальнейшем разгрома Русской Православной Церкви.

 

по материалам диссертации священника Андрея Рыкова,

настоятеля Преображенского Собора г. Рыбинска.