Священник Александр Дьяченко. Дисциплинарная комиссия.

Так получилось, что за праздничным столом нас с отцом Николаем усадили рядом, чему я искренне обрадовался. После разделения нашей некогда большой митрополии на несколько малых епархий с батюшкой мы теперь видимся редко, а собеседник он замечательный, служит давно и рассказать может об очень и очень многом.

Понятно, принялись вспоминать то уже далёкое время, когда мы вместе принимали участие в каких-то общих епархиальных мероприятиях, праздничных службах и крестных ходах. Начали друг друга расспрашивать об общих знакомых, кто и где сейчас служит и чем занимается.

– А отца Алексия Разумовского поминаешь?

– Ещё бы мне его не поминать! – отозвался отец Николай. – По его рекомендации владыка меня и рукоположил. Сколько уже лет прошло после его трагической смерти? Десять, двенадцать? Уже не помню.

– Двенадцать, отче. Был проездом, заезжал к нему на могилку. До сих пор эта рана у меня в душе никак не зарубцуется.

В тот год отец Алексий во время Великого поста угодил в районную больницу с обострившимся диабетом. Большого роста, избыточно грузный, при этом чрезвычайно энергичный, фонтанирующий идеями батюшка никак не желал смиряться с мыслью о наступающей инвалидности в его всего-то 38 лет. А ещё и матушка с пятью малышами. Приход, семья – все требовали к себе отцовского внимания и заботы.

Страстная седмица, а настоятель храма загремел в больницу. Последняя неделя перед Пасхой. В храме наводится идеальный порядок. На улице выбиваются ковры, влажная тряпка забирается внизу в самые укромные уголки. Наверху сметается едва заметная глазу паутина, горят огнём надраенные подсвечники и паникадило. Чистота в храме – это всегда замечательно, но на Страстной это не главное. Главное – это службы. Уникальные, единственные и больше никогда не повторяющиеся в годичном богослужебном круге. Есть верующие, которые специально берут неделю отпуска, чтобы принять участие во всех службах Страстной седмицы.

Люди целый год шли к этим дням, держали строгий пост, а отец настоятель улёгся на больничную койку, и храм реально осиротел. Прихожане задумались, куда отправятся освящать куличи и встречать Светлое Христово Воскресенье.

Больше всего отец Алексий любил служить утреню с погребением Плащаницы. Читать погребальные статии, а делал он это замечательно. Потом проходить крестным ходом вокруг храма с Плащаницей над головой. В руках у крестоходцев – стеклянные лампадки с горящими в них свечами. Звучат погребальные песнопения. Вот только ради одной этой утрени со статиями и крестным ходом с Христовой Плащаницей в руках священников стоило ждать целый год, готовясь причаститься во время ночной литургии.

Отец Алексий чуть не плакал, умоляя лечащего врача отпустить его на службу, но доктор на эту тему даже отказывался разговаривать. Тогда батюшка и отважился на побег. Ночью планировал отслужить, а к утру незаметно вернуться в палату. Созвонившись с клирошанами, назначил ночную службу и велел собирать народ в храме. Упустили только одно: чтобы кто-нибудь подъехал на машине к больнице и забрал отца настоятеля.

Пасха в тот года была ранняя, смеркалось быстро. Так что к назначенному времени одиноко идущую по дороге фигурку человека, даже если это был выдающийся формами отец Алексий Разумовский, можно было рассмотреть лишь с большим трудом. Батюшка голосовал проезжающим мимо автомобилям с просьбой подвезти его до храма, но тщетно. То ли они его не замечали, то ли опасались сажать незнакомца в машину. Боясь вовремя не попасть на службу, отец Алексий, завидев приближающийся к нему из-за поворота грузовик, буквально выскочив на проезжую часть, принялся отчаянно жестикулировать шофёру. Водитель, в последний момент разглядев в сумерках голосующего человека, уже не смог остановить гружёный щебнем «Камаз». Помню, как отпевали батюшку в понедельник Светлой седмицы.

– Кстати, – оживился отец Николай, – расскажу тебе одну историю, связанную с отцом Алексием. Это было как раз в год моего рукоположения в священники. Я тогда ещё проходил священнический Сорокоуст в кафедральном соборе, а батюшка заехал меня проведать.

Приехал ко мне и говорит: «Отец Николай, владыка благословил мне съездить в село Опалиха по жалобе старосты прихода, поступившей на священника Павла Лавреньтева, настоятеля тамошнего храма в честь Казанской иконы Божией Матери». А нужно пояснить, что отец Алексий на то время возглавлял епархиальную дисциплинарную комиссию. Одному ему ехать было несподручно, а члены комиссии, как один сославшись на занятость, извинялись и сопровождать отца председателя в его поездке в отдалённую Опалиху отказывались. И я их прекрасно понимаю: епархия у нас была большая. В митрополию приехать – уже полдня пройдёт, потом ещё в Опалиху, что находится аж на границе с соседней областью. Так что не пойми где заночевать придётся. Потому он мне и предлагает: «Вот что, дорогой, как ты смотришь, если я отпрошу тебя у дежурного священника, и ты вместе со мной отправишься на встречу со старостой тамошнего храма? Мне начальству придётся докладывать о результатах поездки, может, понадобится свидетель разговора».

А я один, живу в общежитии, каждый день на службах. Предложение поехать в Опалиху принял с радостью, тем более что никогда ещё не бывал в тех местах. А так и епархию посмотрю, и с отцом Алексием пообщаемся.

«Короче, – продолжает батюшка, – поступила жалоба от старосты храма на отца Павла Лаврентьева. Серьёзные она к нему предъявляет претензии: бывает, и выпивает, и дерзок, и даже срывает службы. На этого батюшку и раньше жаловались. Недаром он аж в Опалихе оказался – по-нашему это, считай, Тмутаракань. За 6 лет четвёртое место служения. Тамошняя староста – женщина серьёзная, владыка на неё понадеялся, что сможет она взяться за отца Павла и наставить его на путь истинный. Но, видать, и её терпение кончилось, раз такую жалобу написала.

Ох-ох-ох… Виноват отец Павел, без сомнения, виноват, но ведь 5 человек детей, ты представляешь? Это же всё. После такой жалобы даже наш владыка, с его бездонным терпением, уже не посмотрит и отправит его под запрет, а то и вовсе крест снимет. А он сирота, ни дома своего, ни квартиры. Представляешь? Куда пойдёт? Конечно, можно попробовать к матушкиным родителям. Те ещё живы, но, слушай, 5 человек детей, их же всех нужно где-то да разместить. В Опалихе большой церковный дом, школа рядом, дети учатся. Потом, и участок земли, всё же что-то посадить можно. Дети при храме растут, с голоду уже не помрут. А в городе что их ждёт? Отец может совсем опуститься. Кому будут нужны эти дети? В наше-то время, когда никто никого не жалеет...

Нет, по-хорошему не надо было отца Павла в священники рукополагать, но других кандидатур тогда не было. Храмы по всей епархии восстанавливались, отовсюду только и было слышно: ‟Дайте нам священника, дайте священника”. У нас в епархии тогда не было ни семинарии, ни училища. Ничего, а рукополагать надо, вот и результат. На четвёртом приходе ужиться не может. Вредный, я с ним сколько раз разговаривал.

Да… Но 5 человек детей. Бать, их растить надо, уму-разуму учить. Хотя бы год-другой-третий, повзрослей станут, и матери полегче. Возьми ту же самую матушку отца Павла. Думаешь, такой муж ей в радость? Какая уж тут радость, а живёт, на Бога надеется, что муж её образумится, надеется, что детей поднять получится. Вот, батюшка, такие дела».

Так мы с отцом Алексием и ехали. Он не столько со мной разговаривал, сколько с самим собой спорил. Послушаешь его: с одной стороны, под запрет надо бы отправлять священника Павла Лаврентьева, а с другой – 5 человек детей. И судьба этих детей неразрывна с судьбой отца.

Приехали мы с ним в Опалиху. Машину поставили рядом с церковью. Отец Павел знал, что мы приедем, и ожидал в храме. Он понимал, что значит для него визит к ним в деревню председателя епархиальной дисциплинарной комиссии и его предстоящий разговор со старостой. Понятно, надеяться ему было не на что. Потому, не вынимая рук из карманов, кивнув головой, только и спросил: «Ну что, сразу пойдём?»

Втроём мы отправились искать старосту храма. Местные с интересом разглядывали приезжих батюшек, хотя, конечно, смотрели всё больше в сторону отца Алексия. Ещё бы: рост 195, и всё остальное под стать. Кстати, я знаю людей, которые помнят его не то чтобы «нормальных» размеров, а таких, когда обычно говорят: «В чём только душа держится?» Всего за один год разнесло человека, да так, что он за рулём только в «Волгу» и помещался.

Отец Павел провёл нас к дому старосты храма. Постучали. Вышла пожилая уже женщина, худенькая, маленького роста. Рядом с отцом Алексием она смотрелась ребёнком. Обрадовалась, пригласила нас в дом. Усадила за стол и налила по чашке чая. Разговор шёл только между ними двумя. Отец Павел сидел, понурив голову, а я вообще ни во что не вмешивался. Меня и взяли с собой просто в качестве свидетеля разговора.

Отец Алексий больше выслушивал возмущённые реплики пожилой женщины, согласно кивал, подтверждая правоту её слов, что-то говорил в ответ, всякий раз заканчивая единственной фразой: «Может, отзовёте свою жалобу на отца Павла? Давайте ещё немного его потерпим, поработаем с ним. Глядишь, и образумится, ведь не такой уж он и плохой человек. И потом, дети, матушка, 5 человек детей, их же кормить надо, растить, учить, в люди вывести». Но староста оставалась непреклонной и в ответ на робкие попытки отца Алексия уговорить её забрать заявление отвечала жёсткой решимостью довести дело до конца.

Честно сказать, этот их разговор меня уже откровенно стал утомлять. Хотелось сказать моему спутнику: мол, ну что ты всё просишь, на что надеешься? Не видишь, что ли, не соглашается бабушка, упёрлась в своём решении и будет отстаивать его до конца. Допёк её своим поведением дорогой наш отец Павел Лаврентьев, в печёнках он у неё уже сидит.

Остальное вспоминается, словно это было кино, замедленная съёмка. Вижу, как встаёт отец Алексий во весь свой богатырский рост, взмахнул руками – и с шумом обрушился перед бабушкой на колени. Голову обхватил и заплакал: «Да прости же ты его, матушка! Ведь 5 человек детей! По миру пойдут!»

Нужно было видеть, что произошло дальше. Меня и взяли с собой в качестве свидетеля. Потому и свидетельствую. Староста, никак не ожидавшая такого поворота событий, увидела упавшего перед ней на колени во всех отношениях большого начальника из областного центра – и сама, соскользнув со стула, опустилась перед батюшкой на колени.

Так я их обоих и запомнил: отца Алексия, обхватившего голову руками, всё повторяющего и повторяющего одну и ту же фразу: «5 человек детей, 5 человек детей!» И бабушку-старосту – тоже на коленях, с лицом, мокрым от слёз. Она стоит напротив священника, гладит его по плечу и тоже всё повторяет: «Прощаю, батюшка, родненький! Прощаю…». А отец Павел – тот, открыв рот, словно чего-то хотел сказать, да так с открытым ртом и выбежал из дома старосты.

Кстати, он так и продолжает служить в храме Казанской иконы Божией Матери села Опалиха. Дети его уже выросли, выучились и разлетелись по свету. Но каждый год обязательно возвращаются к себе домой, в деревню.

https://pravoslavie.ru/138866.html