Н.Д.Шаховская-Шик. Рассказы о детях.

НИКИТА

Никиту разбудили в 4 часа утра. Было совсем темно, и он долго не мог понять, зачем надо вставать, хотя мама с вечера и говорила ему, что они ночью поедут на поезд. Поезд шел в 6 часов утра. Днем ли, ночью ли, все равно надо было ехать на вокзал через всю Москву на салазках, потому что ни трамваи ни автобусы по Москве не ходили.

Был 1919 год.

Никита спросонья сердился и брыкал свою маму ногами. А мама растерянно и жалобно повторяла:

- Ну, Никита, ну Никита же. Ведь дядя Миша за нами приехал.

Мама была очень кроткая и никогда не сердилась, но часто плакала, потому что папа был на фронте.

Никиту все-таки одели, вывели на улицу и усадили на мягкие вещи на салазках.

И когда дядя Миша повез салазки по пустым и сонным улицам, Никита подумал, что ночью ездить лучше, чем днем: все видно, но все другое, на себя непохожее.

Была оттепель, хотя стоял конец декабря. Салазки плохо шли по талому снегу. Дядя Миша часто останавливался и вытирал лоб. Мама подходила сзади и спрашивала:

- Никита, ты не спишь, не упадешь?

Никита отвечал, подумав:

- Не сплю.

В поезде его усадили у окна и он, не спеша, пожевал кусочек черного хлеба, который мама достала из кармана.

- Что, Никита, - спросил дядя Миша, - ты рад опять ехать в Сергиево?

Никита сначала поднял брови, потом открыл рот и опять его закрыл, потом открыл и наконец сказал:

- Да.

И через три минуты:

- Там лучше.

-Чем же там лучше? - продолжал спрашивать дядя Миша.

Никита ответил после размышления:

- Там цветы.

- Ну, - сказал дядя Миша, - теперь зима и цветов нет.

-Травка, - сказал Никита, еще подумав.

- И травки нет, везде снег.

Никита думал очень долго и наконец сказал:

- Деревья.

- Вот это так, - сказал дядя Миша. Но ведь и в Москве есть деревья.

Никита помолчал. Но минут через пять он опять открыл рот.

- Москва - это вроде пустыни, - сказал он.

- Ну? - удивился дядя Миша. Разве в пустыне есть дома? А людей-то в Москве сколько!

Но Никита уже ничего не отвечал. Он подумал, что дядя Миша, наверное, понимает, что он хочет сказать, а только ему хочется поговорить. А это так и было на самом деле.

В Сергиеве Никита с мамой должны были жить при детском клубе, где мама получила место. Но пока комната их была не устроена, дядя Миша взял их к себе. Он жил со своей женой в маленьком домике на краю города. Никите нравилось, что домик и все в нем маленькое, точно игрушечное: маленькие комнатки и кухня маленькая, а печка большая. И тепло.

Разбирали вещи и день прошел очень быстро. А вечером мама сказала, что у нее есть для Никиты яичко и пошла его варить. Никита же залез на кровать и нечаянно заснул.

Проснулся он только утром и сейчас же спросил:

- Мама, а где яичко?

- Вот оно, - радостно сказала мама, - кушай с хлебом.

Но Никита долго что-то соображал и наконец заплакал.

- Что с тобой, - растерянно спрашивала мама, о чем ты плачешь?

- Я хочу вчера съесть яичко, - сквозь слезы отвечал Никита. И он долго не мог утешиться, потому что понял невозвратимость прожитого дня.

Никите было 4 года.

ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА

Дима очень любил свою молодую хорошенькую няню. Часто он подходил к ней и задрав высоко голову (так как он приходился ей как раз до колена), говорил с застенчивой нежностью:

- Нюся, я тебя люблю.

Когда няня вечером уходила (а она иногда уходила то на вечер, то на собрание), Дима капризничал - и маме приходилось около него сидеть.

Так было и в этот вечер. Нюша сказала жалостливо: "Уж вы, матушка, посидите у Димочки".

Димину мать звали матушкой, потому что его отец был священник.

Дима не засыпал так долго, что мать вышла из маленькой комнатки, где Дима спал с няней, в большую и сказала старшим детям:

- Молитесь, дети, без меня и раздевайтесь, а то уж поздно.

Только она успела это сказать, как в дверь постучались и вошли двое: председательница сельсовета и милиционер.

- Что? - спросила мать.

- Мы пришли делать опись имущества, - сказала председательница. У нее лицо было точно вырезанное из дерева и мужской голос. - Вы не уплатили налога.

- Ведь только утром принесли извещение, и муж уехал искать денег, - сказала мать. - Он еще не вернулся. Вы же понимаете, что 200 рублей собрать нелегко, когда мы только что уплатили 300.

- Нам до этого дела нет, - грубым голосом сказала председательница. - Вам дали срок до семи с половиной часов вечера, а теперь уже 8. Мы должны делать свое дело.

- Должны, так делайте, - сказала мать. - А я пойду делать свое. У меня ребенок плачет.

И она ушла к Диме.

Прошло минут пять. Матушка была глуховата и ей казалось, что очень тихо. Она успокоилась и вспомнила про старших детей. Что они там делают?

Она подошла к двери и остановилась на пороге.

Двое чужих переговаривались в углу:

- Комод, ну пиши 26 рублей.

- Кровать - 15.

- Стол...

А трое детей стояли посреди комнаты с серьезными, немного испуганными лицами и громко во весь голос молились.

Пятилетняя Лиза с большими черными глазами отчетливо, торжественно выговаривала:

- Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.

Чужие закончили опись и ушли. Дети улеглись спать.

В 12 часов ночи отец привез деньги, а когда рассвело - в 8 часов утра - мать отнесла их председательнице.

- Что же так рано? - сказала та.

Но матушка приняла это за насмешку и ничего не отвечала. Дня через три Нюша была вечером на собрании и утром рассказала:

- Что это с нашей председательницей сделалось? Такая она свирепая, а вчера, как стали самообложение раскладывать, - много на нашего батюшку хотели наложить, а она говорит: "Что с него взять, у него ребят - куча, мал мала меньше". Стала за нас заступаться и наложили только 100 рублей.

публикуется по http://www.zavet.ru/krohi/dt/shah/index.htm