Священник Дмитрий Шишкин. Плач на горах.

Иногда, в самые торжественные моменты, при стечении народа, при сиянии паникадил посреди блистания риз, в громогласном фортиссимо хора, я вижу почти наяву бездонные небеса, дорогие сердцу холмы, поросшие лесом, качающуюся на ветру былинку, далёкие горы в сиреневой дымке, слышу посвист ястреба, чувствую запах зацветающего чабреца и сердце заходится от любви и боли, от сладкой тоски по настоящему, по святости, которая так очевидно почему-то чувствуется там – в окружении поруганных древних святынь, среди лесов, в тишине сердечной.

И как же отчётливо эта отрада противостоит усталости душевной, нравственной, которая накапливается от нашей человеческой повседневной искусственности…

Сердце не выдерживает иногда, отпускает груз самых «обязательных», «всенепременных», «утверждённых» и «узаконенных» правил, от соблюдения которых почему-то становится с каждым днём не легче, а только труднее и труднее дышать…

Почему в повседневной и, вроде бы, правильной нашей «церковной» жизни так мало подлинной, чистой радости, так мало настоящего вдохновения и любви?

Я не о каких-то восторгах говорю пиитических, а о том, что привело меня, да, думаю и многих, в Церковь, о реальном и потрясающем опыте встречи человека с любящим Богом. О том, без чего, наверное, не пришёл бы в храм никто и чего, увы, так не хватает в размеренной повседневной нашей «христианской» жизни.

Я хочу понять, как эту радость вернуть, как наполнить этой подлинной радостью жизнь! Личным трудом, подвигом? Да, конечно. Но ведь там – в горах – никакого подвига не было, когда благодать, сокрушенная радость ощущалась так же явственно, как любовь при встрече с самым близким, дорогим человеком! И это чувство живое, поглощающее целиком, омывающее душу. Оно ведь не раз и не два приходило, и почему-то именно в горах, в тишине и отстранённости от всего, в потрясающем чувстве незаслуженной, но реальной близости к тем, кто все эти древние святыни воздвигал и хранил с молитвой.

Это тема сокровенная, глубинная, но и важная, может быть, не для меня одного.

Да, я понимаю, что жизнь не может состоять из одних только радостей, что нужно трудиться, нести свой крест. Я всё это понимаю и принимаю, конечно. Но я так же понимаю отчётливо, что без этой вот самой встречи-прозрения, без встречи живой, радостной, без слёз Фомы, прикоснувшегося к Господу, без его подломившихся коленей с возгласом ликующим: «Господь мой и Бог мой!» – без этого невозможно жить. Пусть не видя, веруя только, но душа должна прикасаться к Господу постоянно… действительно, явно! Как это важно!

И это именно то, чего так страшно, мучительно не хватает в нашей повседневной «церковной» жизни. Нет, не подумайте, я не ропщу и не призываю к каким-то ещё «самым правильным правилам» и реформам, я просто понять хочу: что со мной происходит, да и со многими другими, как мне кажется, тоже: почему мы тлеем, а не горим, почему существуем, а не живём, почему томимся, а не пламенеем духом?!

Стыдно сказать, но ведь и в Причастии Святом не всегда так живо, так ясно и остро чувствуется это единство с Богом, как это должно быть. Не хочу обманываться, к чему?! Да – не так, как должно быть! Не так! Горе мне…

И молитву «Отче наш», я не так читаю, как должно её читать, а, точнее, именно, что читаю и ловлю себя на мысли, на чувстве непривычно живом: а где же моё сыновство, где непосредственное, дерзновенное чувство любви к моему Отцу!? Да – и к нашему тоже… но ведь и к моему же… родному… близкому… самому дорогому и любящему!

Разве можно без этого чувства живого молиться или, по крайней мере, разве можно довольствоваться этим меньшим, как нормой? Да какие же мы дети тогда?! Пасынки какие-то, чужаки. Я чувствую, конечно, что дело во мне, и даже прежде всего во мне, что не дал я, может быть, «кровь», чтобы принять Дух, но всё же чувствую, что не только в этом дело, не в подвиге только? но ещё в какой-то общей нашей привычке, в тягостной инертности, которая с годами становится всё ощутимее и привычнее и ложится на сердце, увы, не Господним, а человеческим, искусственным бременем. В том, что мы стремимся внешние формы менять и совершенствовать, не меняясь внутренне. Господи! Мы хотим кого-то увлечь, научить, наставить, но в чём, в чём?!

Сердце чувствует, что путь наш Церковный, путь соединения с Богом – он в каких-то иных измерениях пролегает, не всегда в тех плоскостях и направлениях, в которых обустраивается наша повседневная «церковная» жизнь. А иначе почему так плачет душа, почему так ясно на самых многолюдных праздниках, в самые помпезные моменты торжеств, так больно и радостно я вижу горы с их древними скитами, тихий моросящий дождик, слышу непостижимую, призывную тишину и знаю, чувствую только тогда, что Господь не где-то ещё, а именно здесь и сейчас!

Да, я понимаю, это эмоции, но это эмоции, копившиеся годами, это – то невысказанное, что составляет саму сердцевину жизни и остаётся невысказанным. Но если не говорить о главном, тогда о чём?.. и зачем?!

И если бы я видел только то, что вижу в современной: активной, социальной, общественной, громогласной, но почему-то всё менее пронзительной, именно пронзительной, внешней церковной жизни – я, наверное, никогда не стал бы священником.

Я не знаю, почему Господь ссудил мне встретиться с Ним там – на горах, среди порушенных древних святынь, в тишине и потрясающей красоте, но я понимаю, что эта красота, эта тишина и радость… радость, обретаемая в сокрушении и слезах – она по праву принадлежит Церкви и это средоточие, жизнь её.

И может быть оттого, что я этой реальности в себе не нахожу – и заставляет так страдать. Страдать молча, подспудно, делая вид, что ничего не происходит в то время, как происходит, и ещё как! Идёт война, увы, не народная, – по неразумию нашему, – но с народом Божиим – это точно… не на жизнь а на смерть. Война, в которой сторона противная именно и хочет скрыть от людей потрясающую красоту и чистоту Церкви, сделать её чем-то обыденным и рутинным, чтобы никого она не могла ни зажечь, не увлечь, ни подвигнуть.

Но Церковь не такая, Церковь иная, я это знаю точно и только прошу у Господа сил не забывать об этом никогда, не терять живую, трепетную связь с безмолвием далёких гор, освящённых молитвами безвестных, но не канувших в вечность святых, не лишаться радости живого общения с Господом!