свящ. Александр Дьяченко. Давайте доверимся маме.

 

Об этом случае я вспомнил через много лет и рассказал о нём моему другу отцу Виктору. Вот что мне в нём нравится, так это то, что батюшка никогда не спешит с ответом. Выслушает, подумает, и только потом говорит, часто вспоминая какой нибудь случай из собственной жизни.
- Что её осуждать? Мы с тобой не были в её шкуре. И потом, она не верила в Бога. А представь, когда ты служишь Ему всю жизнь, стараешься всё делать в соответствии с Его заповедями, и вдруг с тобой случается беда. И ладно бы с тобой, а если с тем, кто тебе дороже всего на свете?
Помню, как-то ездили мы поздравлять с юбилеем одного маститого протоиерея. Батюшка служил уже много лет, все его знали и уважали. Оно и неудивительно, отец настоятель вместе с прихожанами восстановил удивительной красоты церковь, в которой служил, и продолжал поднимать храмы по всей округе. А ещё его лучшая во всём благочинии воскресная школа, лекции в областной семинарии и замечательные проповеди. Молодые священники почитали отца протоиерея, многие старались ему подражать.
На праздник поздравить отца приехал его единственный сын, остальные у него все девчонки, студент выпускного курса семинарии. Хороший юноша, я его лично знал. На следующий год отец планировал рукоположить сына в священники и взять к себе помощником. Уже невесту ему подыскивали, и вся семья жила радостным ожиданием.
В тот день мы немного посидели, поздравили батюшку и разъехались. Отцы народ занятой, кому завтра служить, и надо готовиться, кому ещё на требы ехать.
Утром в доме все уже встали, пора идти завтракать, а молодой человек всё не выходит. К нему заглядывают, а он ещё спит. Наконец, батюшка посылает его разбудить, в комнату заходят, а тот уже холодный.
Вот как такое может быть, а бать? Вот ты мне скажи, не пил человек, никогда не курил, не говоря уже о чём-то запретном, и умер, сердечная недостаточность. С чего бы это такая недостаточность? Он что, на вокзале по ночам вагоны разгружал?! На здоровье не жаловался, и к врачам никогда не обращался.
Трагедия, бать! Для нас, кто вчера ещё видел этого парнишку живым и здоровым, трагедия, а что говорить об отце? А он точно ума лишился. Встал перед иконами и кричит:
- За что?! Скажи мне, за что?! Я всю жизнь Тебе служил, всего себя отдавал без остатка, а Ты меня вот так, беспощадно. Зачем мне теперь жить?!
Схватил телефон, звонит духовнику, потом владыке. И всё один и тот же вопрос:
- За что?! Объясните мне, что я делал не так, за что Он так со мною?
И думаю, не дай Бог оказаться на его месте. Вот так коснётся, и сам не знаешь что закричишь.
На самом деле, бать, мы можем понять и допустить, если Бог вразумляет человека от Него далёкого, но когда начинает страдать кто-то из верующих, то этот факт никак не укладывается у нас в головах. Зачем ведь мы и так Его?

Вчера мы молились на могиле моего друга, ему как раз было девять дней. Я не скажу чтобы он был очень верующим. Скорее наоборот. Но человек любил свою жену, и любил всю жизнь, ещё со школы. Когда она заболела, внезапно и тяжело, врач что вела её в областной больнице, сказала:
- Мы сделали всё что могли, остальное в руках Божиих. Если хочешь жить, иди в церковь.
Та поверила врачу и пришла к Богу. И не просто пришла, а стала по-настоящему человеком верующим. Её, ещё не оправившуюся после болезни, выбрали у нас старостой восстанавливающегося храма. Теперь вся её жизнь проходила в его стенах.
А дела домашние, то, чем обычно занимается женщина в семье, теперь легли на его плечи. Мой друг понимал, что запрети он жене ходить в храм, та погибнет, но он её любил и смирялся.
Несколько лет назад он узнал уже о собственной болезни. Ему сделали операцию, потом провели целый курс химеотерапии, но в церковь по-настоящему не пришёл. Нет, конечно, иногда он даже причащался, но всё это только благодаря жене.
Болезнь отступила, но не на долго. Прошло два года, и всё началось по-новому.
Помню, она подошла ко мне:
- Что делать, батюшка?
- Что делать? Читай ему Евангелие.
- А что, помогает?
- Ещё как.

Мне одна верующая рассказывала. Давно это было, ещё в начале девяностых. Её мужу сделали операцию, а шансов на то, что он выживет не дали никаких.
- Мне так и сказали, «один процент из ста». Я в то время от веры была совсем далека, а мужа любила и очень не хотела, чтобы он у меня умирал. Только что я могла, бегать по больничным коридорам и давиться слезами?
Тогда мне и посоветовали обратится к одному старенькому батюшке, его храм стоит рядом с больницей. Он меня выслушал и говорит: «Садись рядом с ним и читай. Евангелие читай и Псалтирь. Твоё дело молиться, а жить ему или нет, решать не нам».
Их храма я уходила с надеждой, купила Библию и только потом подумала, а кто меня к нему пустит, в реанимацию-то? Пошла к заведующему отделением, рассказала, что хочу ухаживать за мужем и что получила от здешнего батюшки благословение читать ему Евангелие. К моему удивлению, меня тут же пустили в реанимацию. Скажу больше, читая Священное Писание, я провела там целых три месяца. Мой муж выписался из больницы и прожил ещё десять лет.
Долгое время для меня оставалось загадкой, как врачи терпят моё постоянное присутствие в реанимации, а спросить боялась. Вдруг скажут, а действительно, что-то ты у нас здесь задержалась, и прогонят. Спросила когда уже выписывались.
- А вы заметили, что за все эти месяцы у нас в реанимации никто не умер? Мы ещё раньше обратили внимание на этот феномен. Потому вас сюда и пускали.

Вскоре, великим постом во время страстной седмицы обращается ко мне знакомая бабушка. Её восьмилетнему внуку провели плановую операцию. Сделали, по словам самих хирургов, блестяще. А температура у ребёнка как поднялась в послеоперационный период, так больше и не опускается. Уже все сроки вышли, а ребёнок не поправляется. К кому только не обращались. Все только открещиваются, мы здесь не причём.
Родители переправили мальчика к старикам в деревню. Нельзя же столько времени сидеть на больничном. Бабушка человек молящийся.
- Жалко, батюшка, сгорает мальчонка. Уже путём и не ходит, всё больше лежит. Чего делать-то?
Предлагаю:
- Поедем, я его сейчас же пособорую и причащу.
Приехали, входим в дом. Я прекрасно знал этого ребёнка, как все дети его возраста, подвижного и озорного. Но сейчас передо мной на диване лежал высохший человечек с тоненькими ручками и такими же ножками, бледно – синеватой кожей и огромными глазами на измождённом лице.
От соборования осталось в памяти, как легко его тельце умещалось в размер крестного знамения, которое я накладывал на него во время молитвы, таким он стал маленьким.
После причастия ребёнок заснул, а бабушка всё удивлялась:
- Надо же, заснул. Он у нас никогда днём не спал. И лоб не горит, дед, ты потрогай!
Мы сидели за столом в их деревенском доме, пили чай, и я рассказал им о той самой женщине, что провела три месяца в реанимации рядом с мужем, читая ему Евангелие.
- Может, и вы попробуете. Чтение Евангелия всё равно что молитва, а молитва ещё никому не вредила.
Пасха в тот год наступила рано, снег ещё только начинал таять. Вода не уходила, и повсюду стояли лужи из талой воды. Потому на Радоницу я ходил по кладбищу в больших резиновых сапогах. В какой-то момент, в таких же высоких сапогах, подошла ко мне и та моя знакомая бабушка. Нашла и просит помолится на могилках у её близких.
- Помолимся, внук-то твой как?
- Ой, батюшка, уже бегает! С мальчишками в футбол по лужам носится. После соборования температура опустилась, и он у нас уже больше не горел, но до конца она его не оставляла. Вот мы с дедом и его родителями по переменке садились рядом с мальчиком на диван и читали Евангелие. И теперь смотри ты, уже носится!
Девятого мая я и сам увидел мальчика на митинге, посвящённом дню Победы. Вместе с другими детьми он поздравлял ветеранов и дарил им цветы. А семья после этого случая полным составом начала приходить в храм.

- Вот я и тебе советую, садись рядом с мужем и читай Евангелие. Вслух читай, чтобы ему было слышно, а если он о чём спросит, разъясняй.
Я был благодарен ей, что в эту минуту она не задаёт мне самый беспощадный из всех вопросов вопрос: «За что»?! Кто-кто, а она, человек, реально святой жизни, имеет полное право его задать.

Бог посещает тогда, когда не ждёшь, и там, где не думаешь Его встретить.
Как радовались мы рождению нашей самой маленькой Полинки – Пелагии. Помню, ездил знакомиться с младшей внучкой, бабушка та всё это время постоянно жила вместе с ними. Крошечный спящий комочек. Лежит поперёк дивана, а я здесь же, стою на коленях и, реально затаив дыхание, всматриваюсь в моё земное продолжение. Каким оно будет, кто вырастит из этого комочка?
Полинке было около месяца, когда мы вдруг заметили, что её правая ручка не действует, и лежит вдоль тельца маленькой безжизненной веточкой. Скоро впервые я услышал такое словосочетание «парез Эрба». На слух резкое, точно военная команда, но в устах врача прозвучавшая как надежда.
- Будем надеяться, что это парез Эрба. Если вовремя начать процесс лечения, то к школе ручка может и восстановиться, а к совершеннолетию разница между обеими руками будет практически не заметна. Но это в том случае, если это действительно то, о чём мы с вами говорим.
А если нет, то всё равно не отчаивайтесь, знаете, немецкие врачи, на самом деле, умеют творить чудеса. Правда, немецкие врачи, это недёшево, и всё – таки, не отчаивайтесь.

Нам повезло найти детскую массажистку, наученную делать массаж таким крохам. Подбирали нужные лекарства. А какие из них нужные, если ещё нет диагноза?
Никогда не забуду как в те дни мы все вместе собирались вокруг нашей Полинки, шутили, смеялись и подбадривали друг друга.
- Ой, да всё это ерунда, ручка обязательно восстановится и всё у нас будет замечательно! Правда, манюня? У нас всё будет замечательно!
И помню, как переживали наедине, стараясь не выдавать собственное страдание и тем самым не усугублять страдания других. Почему помнится? Наверно потому, что редко в своей жизни молился так, как молился в те дни, а ещё случайно услышал как плачет и в голос молится моя бедная матушка.
Молилась ли тогда Полинкина мама? Надеюсь, что да.
Почему я так говорю? Дети из верующих семей заканчивают школы, и, покидая отчий дом, отправляются в большие города. Учатся, работают, и при этом постепенно отдалятся от храма. Становясь взрослыми, они уходят в мир, полный опасностей и соблазнов, от которых мы пытаемся оградить их в наших семьях. И не все из тех, что в детстве помогал батюшке в алтаре или пел на клиросе остаются в церкви.
Каждый из нас идёт к вере собственным путём. И тот факт, что ребёнок учился в воскресной школе и рассказывал стишки прихожанам на Пасху, вовсе не гарантия его будущей церковности. Потом, во взрослой жизни он сам однажды встретится с Богом, оценит себя и придёт к покаянию. Или не придёт.
Вот и наш ребёнок причащался уже не так регулярно как прежде, а выйдя замуж, и вовсе перестала бывать на службах. Женщина, становясь женой, перестаёт угождать Богу и начинает служить мужчине.
Появилась на свет наша первая внучка. Мы стали реже видеться, хотя продолжали часто общаться по телефону.
- Ты причащаешься? Нет возможности? А малышку причащаешь? Что? Тоже не получается? Мы с мамой о вас молимся. Было бы замечательно, если бы и вы там тоже молились, хотя бы кратенько. Ладно, вы уж, постарайтесь.

Не знаю как другие, но лично я в те дни и недели когда болела наша маленькая Пелагия, перетряхнул всю свою жизнь. Вспомнил всё, где и когда кого обидел, где был не прав, когда прошёл мимо чужой беды. Всё вспомнил и за всё просил прощения.
Где-то за год до описываемых событий мне позвонил знакомый молодой человек, когда-то я венчал их с женой у нас в храме. И попросил окрестить их месячную дочку. В то время она весь этот месяц одна, без мамы, лежала в какой-то, уже не помню, московской клинике. Вскоре после рождения ребёнка, сразу из роддома отправили на серьёзное лечение.
Как раз в эти самые дни я собирался в Москву на Рождественские чтения потому мы с ними сразу обо всём и договорились.
В больнице на меня поверх подрясника надели просторный белый халат, выдали бахилы синего цвета, и в сопровождении медсестры повели в отделение.
Подходим к боксу. Меня сестра проводит внутрь, а родители остаются за стеклом. Я стою в пространстве бокса, в поисках ребёнка оглядываю всё помещение, и нигде его не нахожу. Вокруг только маленькие столики на колёсиках, сверху накрытые тканью.
Медсестра проходит к одному из них, выдвигает и подкатывает его ко мне. Потом снимает простынку, а под ней большая эмалированная кювета с маленьким спящим человечком.
- Батюшка, вам нужна моя помощь?
- Нет, спасибо, я всё сделаю сам.
Никогда прежде мне не доводилось крестить дитя в такой обстановке. Я опускаю палец в святую воду и рисую крест на лобике у младенчика.
- Крещается раба Божия Вероника во имя Отца, аминь…
И так трижды, дитя спит. Даже нет, тихо дремлет, иногда открывая глазки и пытаясь посмотреть в мою сторону. Что-то им, видать, в молочко добавляют, иначе бы ор здесь стоял ещё тот.
В самом конце положил ей на грудку крошечный золотой крестик. Глазки вновь пытаются открыться. Перед тем как уйти большим наперстным крестом благословляю дитя во весь рост. И вот она, наконец, меня видит и довольно улыбается маленьким беззубым ротиком.
Всё это время её родители прильнув к стеклянной стенке бокса стоят в коридоре и не отрываясь всматриваются в свою малышку.
Потом, когда они подвозили меня к ближайшей станции метро, отец девочки сказал:
- Батюшка, этот месяц после рождения ребёнка стал для меня новой отправной точкой. Я многое передумал, пересмотрел, так, будто пальцами перетёр свою жизнь. Знаете, я всё понял, и как жить должен, и к людям относиться тоже.
Я потом часто вспоминал эти его слова.
Однажды крестил грудничков. Опускаю ребёнка в купель, а сам невольно всякий раз отмечаю: ну, вот, и у этого правая ручка работает, и у этой, а у моей нет. И хорошо, что вовремя поймал себя на этой мысли. Нельзя её в себя пускать. Зависть состояние страшное, увлечёшься, тут и до ненависти недалеко. Ненависть к ребёнку – сатанинское чувство. Остановил крещение, зашёл в алтарь и дал себе пощёчину. Отлегло.

Чтобы разобраться и понять, что случилось с Полинкой, стали искать врача, который мог бы сказать нам что-то определённое. Через цепочку знакомых удалось записаться на приём к опытному детскому неврологу, которая, прежде чем мы придём к ней на приём, велела принести рентгеновский снимок.
Легко сказать, сделать рентген месячному ребёнку. Оказалось, что единственным местом в Москве, где оказывают такую услугу это диагностический центр что на Ломоносовском проспекте. За полчаса до назначенного времени, мы уже были на месте. О том, как искали где оставить машину, можно писать отдельную историю. Вокруг ни одного свободного закутка. Наконец, заехали в один из дворов и встали, перегородив проход к одному из подъездов. Выходим из машины, а с балкона уже кричат:
- Ироды! Что же вы делаете?! Житья от вас нету!
Матушка взяла на руки пакет со спящей Полинкой и показывает старушке.
- Простите нас, мы спешим в детский центр к назначенному времени, а машину оставить негде.
Бабушка прекращает ругаться и сочувственно причитает:
- Эх, горемычные. Помогай вам Бог.
Широкие коридоры и длинные переходы. Проходим мимо многочисленных дверей, окрашенных в одинаковый цвет. Двери периодически открываются, я вижу людей в специфической больничной одежде и с повязками на лицах, наверно врачи. Никто из персонала, выходя из кабинетов, не шествует спокойной размеренной походкой, там больше бегают. Наверно по-другому и не выходит. Слишком много детей, больше похожих на маленьких старичков, смиренно ожидающих своей очереди на приём. Страдающих родителей, там, кстати, тоже не меньше.
И вот конверт с рентгеновским снимком у нас на руках, можно отправляться к неврологу. Мы с замиранием сердца ждём что нам скажет знающий доктор. Подарит надежду или объявит приговор?
Врач долго смотрела нашу Полинку, крутила её, вертела. Всё что-то трогала, щупала, и самого ребёнка и его безжизненно повисшую ручку. Затем всё изучала рентгеновский снимок, а в конце поинтересовалась, сохранились ли, Полинкины фотографии из роддома.
- Я показала, у меня их много на телефоне.
Пересмотрев фотографии, доктор произнесла с уверенностью: «Нет, это не Эрба. Это вообще не парез, скорее микротравма, хотя на снимке она и не просматривается. Надеюсь, ручка вашей малышки скоро восстановится. Так что продолжайте делать массаж, и через месяц приходите на повторный приём».
Выйдя от врача, дочь первым делом набрала мой номер и попросила приехать окрестить младшенькую, и сделать это как можно быстрее.
Полинку мы крестили у них дома. Бабушка была за крёстную. На следующий же день отправились в ближайший храм воцерковить малышку и причастить обоих детей.
Я держал на руках Лизавету, а когда подошёл с ней к причастию, то от волнения неожиданно забыл её имя. Растерянно повернулся к матушке, та засмеялась и подсказала.
Не знаю, может, просто всё так совпало, но после крещения наши дела сразу пошли на поправку. Спустя несколько месяцев обе ручки, обретя равную силу, подтягивались, крепко ухватив деда за пальцы, легко отталкивались от пола и ползали за игрушками.
С тех пор, вот уже почти два года, при любых обстоятельствах и в любую погоду дочь усаживает девчонок в детские кресла, что на заднем сиденье её автомобиля, и отправляется с ними в церковь на причастие. Даже выезжая заграницу, она узнаёт где ближайший православный храм и везёт детей на службу.
Для меня оставалось загадкой, почему в поведении моего ребёнка произошли такие разительные перемены, и она вновь вернулась в церковь. Однажды я её об этом спросил.
- Почему, дочь?
- Помнишь, мы с Полинкой ходили на приём к неврологу? Я уже выходила из кабинета, а врач меня окликает и спрашивает:
«Мамочка, а ты в Бога веришь? Это хорошо. А о детях молишься? Хочешь, чтобы твой ребёнок исцелился? Тогда запомни, причащать обязательно»!
С самого детства я слышу от вас эти слова. Наверно я к ним слишком привыкла, и они мне набили оскомину. Но когда в такую минуту мне тоже самое говорит человек, от которого я никак не ожидала этого услышать… Всё происходящее я вдруг увидела точно со стороны, и поняла почему это случилось со мною.

Ничто с нами просто так не случается. Всякое страдание – это, наверное, ещё и повод, остановившись, заглянуть в самого себя. Страдания очищают. Они словно новая отправная точка, от которой необходимо отталкиваться и двигаться дальше. Вверх или вниз, это как выберешь. В любом случае, преодолевая боль, невозможно оставаться прежним.
Доверившись совету, моя помощница, все последние месяцы жизни своего мужа читала вместе с ним Евангелие. Когда она уходила из дому, эстафету принимали внуки и тоже читали. Мой друг, по большому счёту впервые, слушал слова вечной жизни. Они продирались сквозь пронзающую его тело непрекращающуюся боль, сквозь бессонницу и навязчивое желание взять и разом прекратить это общее для них страдание, грозящее растянуться вперёд на целые месяцы.
Она рассказывала, как раньше, стесняясь, он никогда при ней не молился. А сейчас всё время просил читать ему Псалтырь. Специально для него раздобыли магнитофонные записи. Включали кассетник, а он сидел, опершись на палку, и слушал псалмы. В последний день, когда сознание его уже покидало, магнитофон выключили. В какую-то минуту, придя в себя, он показал в его сторону, и сделал знак, мол, пусть говорит.
Каждое воскресенье я шёл его причащать. Сперва думал, это вновь её инициатива, оказалось, нет, он сам просил.
За годы священства я множество раз видел как умирает человек, но чтобы вот так, неотступно со словом Божиим в уме и на устах, впервые.
И после этого пусть мне кто-нибудь скажет, что мой друг не исцелился.